-->
* Вход   * Регистрация * FAQ    * Поиск
Текущее время: 28 мар 2024, 15:33

Часовой пояс: UTC


cellspacing=/div
Клубничная поляна (творчество Малены)
Модераторы: Citron-El, Матрена Филипповна, Malena
Начать новую тему Ответить на тему На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5, 6 ... 14  След.
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: 29 авг 2013, 13:34 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 18:44
Сообщений: 4059
Citron-El бгг :-) :-) :-)
А почему Альберт доктор на... ээ.. соколе? :smu:sche_nie: devil2* Ну лан, он как Гендальф на Орле Гваихир 009* smiley-angelic005*
Спасиб, Ир, подняло настроение :-):

_________________
Whistle in the dark


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 29 авг 2013, 20:02 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 10:12
Сообщений: 11542
Malena писал(а):
А почему Альберт доктор на... ээ.. соколе?


Ну, как мы теперь с тобой знаем, орел и сокол являются солярными символами, так что одинаково подходят для спускающихся с небес Героев - будь то Айболит, Гендельф, Альберт Эндри или какой-нибудь древний египетский бог Солнца :-)

_________________
Дерево надежды, стой прямо! ©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 30 авг 2013, 13:32 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 18:44
Сообщений: 4059
Citron-El писал(а):
Ну, как мы теперь с тобой знаем, орел и сокол являются солярными символами, так что одинаково подходят для спускающихся с небес Героев - будь то Айболит, Гендельф, Альберт Эндри или какой-нибудь древний египетский бог Солнца

О, копнула в тему Айболита и Гендальфа и там ещё больше совпадений icon_mrgreen*
Гендальф тож был заточён (на вершине башни) откуда его спас предводитель гигантских орлов Гваихир.
Изображение
Айболит тож застрял в горах.

И сейчас же с высокой скалы
К Айболиту слетели орлы :
«Садись, Айболит , верхом,
Мы живо тебя довезём!»
И сел на орла Айболит
И одно только слово твердит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»
Изображение

Ой, простите, как представлю Альберта, твердившего «Лимпопо» :-)

А есть ещё аккурат комбинации темы =)
Изображение

Ну а если серьёзно, в копилку обсуждения советских мультфильмов, вот ещё нашла:
Баллада о соколе и звезде.

_________________
Whistle in the dark


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 30 авг 2013, 16:22 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 10:12
Сообщений: 11542
Malena писал(а):
Гендальф тож был заточён (на вершине башни) откуда его спас предводитель гигантских орлов Гваихир.


Что, значит, тоже? 0.о
Хотя, конечно, мысль об Альберте, который заточен на вершине башни... мммм... определенно, гигантские орлы - это не то, что я представляю, когда думаю о том, как обставить спасение. whistle*

Malena писал(а):
Айболит тож застрял в горах.


Ну, да, горы - это понятнее, да и к сюжету ближе... но вот шут его знает, что он твердил бы такой ситуации...
"Кенди, Кенди, Кенди", - не многим лучше, чем Лимпопо звучит...

Ну, а если серьезно, Наташа, то "Африка ждет своего героя!", а у тебя одни соколы на уме... хулиганка какая-то, ей-богу! ::yaz-yk:

_________________
Дерево надежды, стой прямо! ©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 31 окт 2013, 20:04 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 10:12
Сообщений: 11542
Угадайте, какая у меня была первая мысль при виде этой картинки? :)

Изображение

О! Джули МакФерсон! :hi_hi_hi:

_________________
Дерево надежды, стой прямо! ©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 10 дек 2013, 20:24 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 18:44
Сообщений: 4059
Изображение

Название: Urban Legend
Автор: Malena
Бета: Citron-eL
Жанр: романтика, драма, хоррор (именно в таком порядке).
Размер: midi
Рейтинг: PG-13 или даже R
Warning! «Нежным фиялкам» не читать или читать с осторожностью. Присутствуют сцены, которые могут задеть ваши морально-этические чувства.


Сентябрь тянулся невозможно долго. Новая школа оказалась скучной и предсказуемой. Я с первого же урока отсела на «своё» место: пятая парта, первый ряд, место у окна. В соседи мне пока никого не подсадили – и слава богу. 9 «Б» учился почти в неизменном составе с третьего класса, а потому меня – новенькую, восприняли настороженно, едва ли не враждебно (особенно девчонки). Хотя, признаю, я сама этому помогла: стояла в наушниках всю линейку, на представление классной ответила сухим «здрасьте», и, не поднимая глаз, прошла на своё обычное место, которое – мне повезло – было свободным.
Ну и пофиг. В прежней школе, где я училась с первого класса, у меня так и не появилось подруг, вряд ли на новом месте за три года до выпускного я обзаведусь друзьями.
Место и в этот раз оказалось удачным – из окна открывался вид на берёзовую просеку, обрамлявшую дорожку возле школьного стадиона. Стремительно пожелтевшие листья трепетали на осеннем ветру, зеркальная поверхность луж на резиновой беговой тропинке отражала серое небо, в котором яркими пятнами плавали сердечки-листья... Есть куда направить мысли во время особо нудных уроков, к которым относилось и «общество» классной.

- Рита, ну что ты опять сидишь дома? – мама переложила полотенце из одной руки в другую и, стараясь казаться строгой, взглянула на меня:
- Посмотри, какая сегодня ясная погода, а ты уже почти месяц не вылезаешь из своей комнаты – сходи, погуляй с подругами. У тебя ведь здесь появились подружки? – спросила она, и в её голосе проскользнула тревога.
- Хорошо, мам, пойду, погуляю...с подружкой... – откликнулась я. Мне не хотелось снова её расстраивать, ведь мама так надеялась, что на новом месте я сразу же обзаведусь кучей подруг, и вообще «выберусь из своей раковины», о которой мама постоянно мне твердила на семейных собраниях, подбивая и отца капать мне на мозги этой темой. Вообще, подружка, вернее, знакомая, у меня была. В деревне бабушки – папиной мамы, где я проводила летние каникулы. Света была девочкой неразговорчивой, добродушной и тихой. Рядом с ней мне было комфортно, так как она не лезла мне в душу и к себе не требовала большого внимания. Почти каждый вечер мы вместе прогуливались по сельским окрестностям, молча или беседуя ни о чём. Но когда я возвращалась в город, то снова окружала себя музыкой и красками. И беспокойство мамы возобновлялось. Как же в эти мгновения мне не хватало младшего брата или сестры, которых предки могли бы опекать вместо меня.


Почему так одиноко?
Здесь ты сможешь отдохнуть,
Склони голову ко мне на грудь,
Так одиноко – почему?
Я подарю тебе покой
И утешение, пойму,
Пойду рядом с тобой.


А мне и так было хорошо.
Тугая резинка стянула волосы в медно-рыжий хвост, молния короткой куртки взвилась под самый подбородок, на уши привычным жестом надвинуты большие наушники, а кожаный пояс джинс отяжелел под тяжестью футляра кассетного плеера. Сентябрьский вечер встретил меня приятной прохладой. Под тягучие ноты музыки, лившейся из наушников, я шла по городским улицам, наполненным безликими фигурами. Люди сновали вокруг меня, а я всё пробивалась вперёд, к городской окраине, туда, где в прошлый раз, во время лишнего круга на троллейбусе, заметила заброшенную стройку.
Промзона данного района. Трёхэтажный кирпичный комплекс за чисто символическим забором растянулся метров на пятьсот неуклюжими переходами и полуразрушенными стенами. То ли казённый дом какой недостроенный, то ли – торговый центр. Отличное место. Меня всегда притягивали заброшенные участки или полянки, затерянные в лесу. Было в этом что-то такое... своеобразное, спокойное и, в то же время - атмосферное.
Лаз между покосившимися плитами забора я нашла быстро. Прошла по доске через яму теплотрассы, и спрыгнула на территорию перед зданием. Разломанные бетонные блоки и строительный мусор уже основательно поросли травой. Осторожно, чтобы не провалиться в какую-нибудь дыру, я шла по дорожке из пожухлой травы к кирпичной арке, обозначавшей вход в здание. Вечернее солнце оранжевыми лучами высветило лестницу на второй этаж. Добротную такую лестницу. Я рискнула подняться по ней. Пара мелких камушков скатилась в чёрный зев недостроенного пролёта, но лестница выдержала. Я пробиралась каменными переходами между помещениями, где-то на ощупь, где-то следуя за светом, заливавшим бетонные коридоры из прямоугольников окон и дверей.
Проходя очередную пустую комнату, краем глаза я вдруг заметила человеческую фигуру возле окна. Показалось? Я на миг замерла, сердце забилось чаще – место было безлюдным, и мне совсем не улыбалось встретить какого-нибудь бомжа. Сделав несколько осторожных шагов в обратном направлении, я тихонько заглянула в дверной проём: на широком подоконнике недостроенного окна сидел мальчик. Темноволосый, в светло синей куртке, мой сверстник. Вполоборота развернулся в сторону последних лучей солнца, заливавшего кирпичную комнату тёплым светом, одну ногу поджал к груди, обхватив руками, другая – вытянута по всей длине подоконника. Мой страх улетучился, но осталось замешательство – я не рассчитывала встретить здесь компанию. Тем не менее, поздняк метаться – незнакомец, похоже, услышал, как я выдохнула, и повернул голову в мою сторону. Уже не тихарясь, я выпрямилась в дверях. Лицо мальчика оставалось бесстрастным, но когда он заметил мой взгляд, в его глазах проскользнуло какое-то иное выражение. Мягко спрыгнув с подоконника, он сделал несколько шагов ко мне и остановился в паре метров от двери, продолжая молча изучать меня глазами.
- Привет, - я не нашла ничего другого, что ответить, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом, - я тут… гуляла.
Реплика прозвучала ужасно глупо. Мне резко захотелось развернуться и убежать куда подальше.
- И давно ты тут… гуляешь? – мальчик заулыбался, но потом вдруг нахмурился.
Я ещё больше напряглась.
- Только что пришла, впервые открыла для себя это место, - наконец, ответила я.
Мальчик удовлетворенно кивнул.
- Елисей, – представился он. Замешкавшись на пару секунд, он обернулся к догорающему закату, а потом шагнул ко мне, протягивая руку.
- Маргарита, - я нервно пожала предложенную ладонь.
Никогда ни с кем не здоровалась за руку, кроме папиных друзей, которые иногда шутливо проделывали со мной этот мужской ритуал.
- Редкое имя, - сказала я, чтобы нарушить повисшее молчание. Спросить, настоящее ли это его имя, и если да, то почему его назвали именно так, я постеснялась.
А Елисей стоял, глядя под ноги, думая о чём-то своём. Когда он поднял голову, в его светлых глазах опять застыло изучающее выражение.
- Маргарита…
Я чуть поморщилась. Хотя сама так представилась, но с подобным официозом ко мне обращались только учителя. И мальчишка продолжил прям в их духе.
- Маргарита, скоро стемнеет. Тебе не кажется, что лазить по стройке в темноте опасно? Может, тебе лучше пойти домой?
- А, может, я сама буду решать, что делать? – мне совсем не понравились ни его слова, ни тон, каким они были произнесены. - Это твой дом? Ты застолбил это место?
Елисей промолчал, а лицо его снова стало непроницаемым.
- Ну, так вот, - получив безмолвное подтверждение своим словам, я продолжила уже уверенней, - я могу здесь находиться столько же, сколько и ты.
С этими словами я вышла из комнаты. Пройдя несколько метров по тёмному коридору, я завернула в первый попавшийся проём. Просторное помещение с высоким потолком уже погрузилось в полумрак, немного разбавленный светом, проникавшим с улицы через два окна. Стёкла на окнах отсутствовали, но старые деревянные рамы пока ещё сохранились. Подоконники здесь были такими же широкими, как в предыдущей комнате, и я, смахнув мусорные крошки и пыль, уселась возле одного из окон на манер Елисея. Одела наушники, до этого болтавшиеся на шее, включила плеер и вынула из кармана жевательную резинку.
Опыта общения с мальчиками у меня ноль, но, честно говоря, я почему-то ожидала, что Елисей пойдёт за мной. Была почти уверенна в этом, иначе бы вздрогнула от неожиданности, когда подняла голову и заметила его в дверях. Поймав мой взгляд, он зашёл в комнату и… всё. Стоял и молчал, чего-то ждал, по-видимому, от меня. Игра в гляделки затянулась, потому я стянула наушники, демонстрируя, что вся внимание. По пустой комнате слабым эхом разнеслась грустная мелодия и голос Кэри: «рассеялись тёмные дни и страх, будешь ли ты со мной сквозь вечность, во всех временах?» Я поспешно выключила плеер. На самом деле, у моей любимой певицы песни были совсем не слащавые. Но показывать или обсуждать свои вкусы практически незнакомцу я не хотела.
А Елисей, наконец, заговорил.
- Прости, я действительно не имею права тебе указывать что делать и куда ходить.
- Забили, - неожиданно быстро для самой себя согласилась я.
Мальчик слегка улыбнулся. Я опустила глаза, машинально теребя в руках обёртку жевачки.
- Я тебе помешал?
- Ну, вообще-то, я искала место, где можно побыть одной…
- Понятно…
Елисей тут же развернулся к выходу.
- Но… и ты, наверное, пришёл сюда за тем же? Так что я тебе первая помешала, - тихо добавила я.
- Хочешь сказать, мы в расчёте? – обернулся мальчик.
- Хочу сказать, что «не имею права тебе указывать что делать и куда ходить», - повторила я его слова и смущённо улыбнулась, - Ой! - из многострадальной обёртки «Баббл Гамма» выскользнула круглая фишка и покатилась прямо под ноги мальчику.
- Серия «Маски»? – Елисей поднял кэпс и повернулся к окну, чтобы рассмотреть его: света в комнате становилось всё меньше.
- Да, - ответила я, - только «Маски» не в цене сейчас, в прошлой школе у нас все были помешаны на серии «Турбо» и «Поги».
- А я их собираю… - сказал Елисей, - собирал, - поправился он, продолжая задумчиво вертеть в руках кэпс. – Да и вообще, был местным «мастером спорта по боям на фишках», - он криво усмехнулся.
- Я не играю, просто собираю, даже не знаю зачем,– призналась я.
- Это же №16 - маска Чойджила? – Елисей подошёл ближе, демонстрируя ярко раскрашенную голову чудовищного быка. – У меня есть весь набор кроме этой, и последней, тридцать шестой фишки.
- Возьми себе, - без сожаления предложила я, хотя у меня этого кэпса тоже не было, как и с десяток других. Но я вдруг задумалась, а нужна ли мне вообще эта уродливая коллекция?
- Спасибо, но я не… Хотя… - Елисей снова нахмурился, вглядываясь в изображение, - пожалуй, всё же оставлю его у себя. Ещё раз спасибо.
- Пожалуйста, - откликнулась я.
Мелочь, в общем-то, но выяснилось, что делать подарки случайным знакомым - это приятно.
Ещё где-то час я провела здесь. Общаться с этим мальчиком оказалось на удивление не напряжно. Но если Света - моя «летняя подружка» - была просто не навязчивой, то с Елисеем было легко не только молчать, но и говорить. Какие-то общие темы всплывали сами собой. Среди прочего, обнаружилось, что он учится в сто тридцать третьей школе – это в ближайшем к промзоне районе, на класс старше меня. А это безлюдное место он обнаружил ещё год назад.
Когда вконец стемнело, я засобиралась домой.
- А ты, что, не пойдёшь? – удивлённо спросила я.
Елисей занял моё место у окна и явно никуда не торопился.
- Я сказал что пошёл.. с друзьями. Допоздна.
Улыбнувшись, я понимающе кивнула.
- Я тоже сказала маме, что пойду гулять с подругой. Ну что ж, освобожу тебя от своего общества. Насладишься, наконец, одиночеством, - усмехнулась я, - Хотя я бы может, подольше посидела, но с сегодняшнего дня темнеть стало раньше, – я имела ввиду осеннее равноденствие, - мама будет волноваться, что я гуляю по городу в темноте. Сам знаешь, - неспокойное сейчас время.
- Да, знаю, - откликнулся Елисей.
В ответ на моё многословное прощание его реакция, мягко говоря, была никакой. Мне даже стало обидно. Лица мальчика я уже не видела в полумраке, только его тёмный силуэт на подоконнике.
- Ну, пока, - буркнула я и вышла в коридор.
Ответил мне что-то Елисей или нет – я не узнала, так как упрямо натянула наушники. Вниз спускаться пришлось практически на ощупь. Пару раз я завернула в какой-то тупик, потом обнаружилось, что я ещё даже не на первом этаже, так как лестница уходила дальше вниз. А вокруг ни одного окна, и только тусклый свет сквозь прорехи в развалившейся местами крыше или кирпичной кладке где-то наверху. Тут ещё, как назло, сели батарейки в плеере, и голос певицы с "предсмертными" хрипами медленно затих. Я повесила наушники на шею, но мне показалось, что всё ещё слышу эти хрипы. Я не боюсь темноты, но сейчас мне стало не по себе: кругом ни черта не видно, непонятные шумы и я заблудилась в этих дурацких переходах. Вдруг кто-то сзади дотронулся до моего плеча. Я пискнула и подпрыгнула чуть ли не на метр.
- Так можно и до инфаркта довести, Елисей! – а именно его я обнаружила рядом с собой, когда порывисто обернулась. – Не делай так больше!
Я думала, что он будет извиняться, но мальчишка снова надел на себя непроницаемую маску и только кратко бросил.
- Я тебя провожу, ты пошла не в то место. Выход – там, - он указал наверх.
Я удивилась:
- Разве выход не на первом этаже?
- Ты спустилась ниже.
- А тут есть ещё один этаж?
- Пошли.
Елисей не удосужился ответить. Только обошёл меня сзади, чуть ли не подталкивая идти вперёд.
- Да иду я, иду, - позабытая за испугом обида вернулась в двойном размере.
Так, молча, мы дошли до выхода. После темноты здания, вечерняя улица показалась светлой. Елисей остановился. Я обернулась, ища в выражении его лица хоть что-то, кроме равнодушия. Ведь, в конце концов, его никто не заставлял меня искать и провожать.
- Прощай, Маргарита.
И я, наконец, увидела то, что искала: в его глазах промелькнуло сожаление от того, что пора прощаться.
- Рита. И до свидания. Я приду сюда завтра после школы.


Я закрываю глаза, словно закрываю дверь,
Не важно всё, что там, лишь – здесь и теперь,
Только, то, что ты близко, и мы вдвоем,
И мы смотрим на всё под другим углом...


И я действительно пришла на следующий день, и на последующий, и приезжала на промзону почти каждый день, не считая воскресенья, так как в этот день я помогала по дому и родителям. Не знаю как папа, но мама была очень довольна, что её дочь завела «подругу», с которой так часто проводит время, и больше не сидит постоянно дома. Хотя и дома я времени проводила достаточно. Ещё во время первой встречи выяснилось, что Елисей учится во вторую смену, так что, хоть у меня смена была первая, я выбиралась на промзону ближе к вечеру – чтобы пересечься с ним. Как-то быстро так получилось, что из места для одиночества, это заброшенное задние превратилось в место для встреч. И теперь я не была уверенна, что так же часто ездила бы сюда, чтобы погулять одной.

Где-то к третьей встрече я достаточно осмелела, чтобы задать Елисею тот вопрос, который вертелся у меня на языке со дня знакомства:
- А можно узнать – как тебе живётся с этим, признай, необычным именем? И почему именно Елисей?
- Я всё думал – когда ты спросишь? – рассмеялся он, - Нормально живётся. Помогает даже – сразу запоминают, - Елисей продолжал улыбаться.
Видимо, имя его действительно не напрягало. А вот я предпочла б жить безымянной, если бы меня звали, к примеру, Марисабель. Мама говорила, что у неё на работе коллега так дочку недавно назвала – видимо, последствия популярного сейчас сериала. Очень хорошо, что он начался позже, чем я родилась. А то с нашей фамильной традицией, чтобы имена всех девочек в роду начинались на «мар», я вполне могла попасть под раздачу и обзавестись имечком вроде «Марисабель» или «Марианны».
А Елисей рассказывал дальше:
- Моя мать со студенчества хотела назвать будущего ребёнка исконно русским именем - Светозаром, там, или Баженой, если девочка. Говорила – эту идею ей «Бог шепнул на ушко». Но когда до дела дошло, мой отец встал в позу и ни в какую не соглашался на «это славянофильство». Стали искать компромиссы и сошлись на Елисее, хотя оно и не полностью подходило под идею матери. «Только из уважения к Александру Сергеевичу. Или так – или никак» - сказал своё последнее слово отец. С тех пор я - Елисей. и сейчас не согласился бы поменять имя на какое другое. Главное ведь не само имя, а как ты его носишь. Ну и дань уважения родителям тоже…
На последних словах улыбка вдруг сошла с губ Елисея. Словно тень каких-то неприятных воспоминаний набежала на его лицо. Я даже на мгновение усомнилась в правдивости его слов, что необычное имя его совсем не беспокоит. Не было ли это просто мальчишеским бахвальством? Но мне непременно захотелось стереть выражение грусти с лица Елисея, словно от его печали заражалась и я сама. Так что я подсела к нему ближе и постаралась отвлечь другой темой. Не сразу, но у меня получилось. Елисей вскоре забыл о своих тревогах и в его речах снова появились те лёгкость и энтузиазм, с которыми он, пусть не всегда сразу, но подхватывал мои разговоры во время наших встреч.
Но один раз, где-то через месяц, моего нового друга в здании не оказалось. Если бы он предупредил накануне или раньше пропадал – я бы не обратила внимание. Но такого прежде не случалось – Елисей ждал меня на своём подоконнике каждый вечер, когда я приезжала. В первый раз я всё же решила не бить тревогу понапрасну, но, хотя на следующий день было воскресенье, опять приехала на промзону и провела там целый день до заката. Елисей по-прежнему отсутствовал. Ну ладно – в выходные он тоже мог быть занят с родителями. Тем более, я знала, что он, как и я, единственный ребёнок в семье. Но когда я не обнаружила его и в понедельник вечером, то начала по-настоящему волноваться. Чтобы убедиться, что его действительно тут нет, я обошла все три этажа и даже спустилась вниз – за этот месяц я выяснила, что у здания имеется подвальный этаж с лабиринтом коридоров. Но Елисей сразу сказал мне, что там ничего интересного, кроме крыс, плесени и прогнивших настилов, куда легко провалиться и что-нибудь себе сломать, потому не стоит там лазить. В этот раз я всё-таки решила проверить и нулевой этаж, но уже смеркалось, и я вновь очутилась в потёмках в незнакомых мне переходах. Эхом воспоминаний вернулся испуг, и мне даже опять показалось, что я слышу всякие нервирующие звуки. Крысы, как теперь я знала. Но «у страха глаза велики», так что моя решимость быстро сдулась, и я предпочла оттуда убраться.


Тебе есть, что рассказать и куда вернуться домой,
Но ты вдали от глаз, в тени себя скрываешь,
Там, где-то, безопаснее иль света избегаешь?
А я зову тебя, ищу тебя, иду с тобой и за тобой...


На следующий день я поехала на промзону сразу после школы. Было ещё только два часа дня. С собой взяла масляные краски – у меня ещё позавчера мелькнула мысль, что гладко отшлифованная стена из белого кирпича представляет собой оригинальный холст. Но раньше я всё время приходила вечером и не замечала этого, да и для рисования было слишком сумрачно. Мысли, что я волнуюсь за этого мальчишку и потому собираюсь проторчать в здании опять весь день до вечера, я старалась от себя отгонять. Но самооправдание было шито белыми нитками.
Когда я поднялась на второй этаж, в «его» комнату, то не сразу заметила там Елисея. Пусть я немного надеялась, но всё-таки не ожидала увидеть его в школьное время. Мальчик стоял у стены, подпирая её спиной и глядя себе под ноги без всякого выражения. Обычно Елисей предпочитал «седлать» подоконник, и всегда встречал меня улыбкой, а сейчас он тоже не сразу заметил свою гостью. Но когда заметил – удивился и как будто даже испугался. По крайней мере отшатнулся от меня, когда я двинулась ему навстречу.
- Елисей... ты... у тебя всё в порядке? Тебя три дня не было.
- Я болел, - ответил он и быстро справился с эмоциями. Это он всегда умел: если решит закрыться, никогда не понять, о чём думает - делает такое бесстрастное лицо.
- Эх, такая жалость, что у нас телефон всё ещё не поставили – очередь на него – до второго пришествия ждать, - посетовала я, - а так бы я тебе наш домашний номер дала, и мы могли бы предупреждать друг друга в таких случаях.
- У меня тоже нет телефона, - отозвался Елисей.
- Ну я же говорю – дождёмся ли времени, когда в каждом доме он будет... – развела я руками и тихо добавила, - я волновалась. Как ты сейчас себя чувствуешь?
- Всё хорошо. Нет, ты... – Елисей опять напрягся и отодвинулся от меня, когда я попыталась приблизиться.
- Ты же сказал, что всё хорошо, - я недоумевала., - или ты заразный?
- Да, именно. У меня... как его... инкубационный период до сих пор. Если вдруг чихну на тебя – можешь заразиться и тоже три дня проваляешься с температурой. – Елисей вполне убедительно чихнул и отошёл ещё дальше – уелся на свой любимый подоконник.
- Это вроде бы по-другому называлось, - проворчала я, - ну да неважно, как хочешь. Сегодня я пришла пораньше по особой причине.
Я искоса посмотрела на мальчика. Тот вопросительно поднял бровь и хитро улыбнулся. Я почему-то рассердилась и занялась содержимым своей сумки. Выложила из неё пару старых коробок с «невскими» красками, охапку кистей разной формы, баночку с растворителем и палитру, на которой разноцветными пятнами застыли старые слои краски. Придирчиво осмотрела стену – свой потенциальный «холст», и довольно кивнула. Осталось только найти идею для вдохновения. Я огляделась вокруг. Комната освещалась до самых углов, но в дневном свете выглядела куда менее привлекательно, чем вечером. Всюду валялись осколки кирпичей, строительный мусор, битое стекло... Разве что пыль, кружащаяся в солнечном свете, мерцала как тысячи светлячков. Проследив взглядом за искрящимся лучом, я обернулась к окну и... нашла своё вдохновение. Свет окутывал фигуру Елисея, играл бликами в его тёмных волосах, казалось, даже просвечивал сквозь его кожу. За спиной мальчика распростёрся город, а в высоком октябрьском небе клубились облака. Где-то свинцово-дымчатые, где-то – серебристо-белые, подсвеченные солнцем изнутри. Серое небо, как его глаза. Никогда не думала, что осеннее небо может быть так красиво. Никогда не замечала игру оттенков его серебристых глаз, обычно скрытую вечерним полумраком.
- Слушай, у меня идея, как подключить тебя к моему занятию, не нарушая твоей карантинной зоны, - я, наконец, смогла собраться со словами. – Будешь мне позировать? Я хочу нарисовать твой портрет. Прямо здесь, - я ткнула кистью в стену.
Было забавно наблюдать, как эмоции смели его беспристрастность: удивление, колебание, смущение. В конце концов, он просто утвердительно кивнул, и неловко отвёл глаза.
- Глаза не прячь, - рассмеялась я, - они будут главным акцентом картины. Я никогда раньше не видела их цвет, при свете...
Когда солнце проделало свой путь к горизонту, рисунок на стене был завершён, а Елисей, кажется, наконец расслабился. По крайней мере, он больше не порывался сбежать от меня, когда я присела рядом с ним, на подоконник. Взгляд же его был прикован к картине, и мне самой теперь стало неловко – то ли не понравилось, то ли – слишком понравилось... Я посмотрела на рдеющий закат – обычно мы встречались в это время, и тут вспомнила:
- Слушай, а как же твоя школа сегодня? Получается, ты совсем не ходил?
- Я сегодня решил отдохнуть от школы, - повернулся он ко мне.
- То есть – прогуливаешь?
- Прогуливаю, - согласился Елисей, усмехаясь, - но этого больше не повторится. Теперь я тут снова только по вечерам.
- Да, ты же среди примерных учеников вроде, судя по твоим рассказам, - хитро прищурилась я.
- Ты тоже вроде... примерная. А всё по заброшенным стройкам ходишь в одиночестве, - ответил он, не оставшись в долгу.
- Ну, так тебя не было, чтоб мне компанию составить, вот и пришлось.. одной. Тебя, между прочим, искала. Даже на нулевой этаж спускалась.
Елисей тут же перестал улыбаться.
- Вниз? Когда?
- Вчера. Ты прав – место скверное. К тому же, я опять в сумерках полезла – накрутила себя, показалось, что там кто-то есть. Крысы, я знаю, но всё равно... Елисей, ты чего?
Лицо его сделалось напряжённым, каким-то помертвевшим - я испугалась этой резкой перемены почти так же, как тогда в подвале из-за крыс.
- Так со мной ведь всё хорошо – никуда не упала, не заблудилась, - быстро заговорила я.
- Рит, ты можешь мне пообещать, что не будешь больше спускаться вниз? – тихо сказал он. - Помню, я говорил о том, что не могу тебе указывать, но это не приказ - это просьба. Чтобы я о тебе не волновался.
- Хорошо, если для тебя это так важно – больше туда не полезу.
Мне собственно, было не трудно дать такое обещание – ведь я и сама не горела желанием ещё раз посетить это место. К тому же, если за меня волновались... Слишком свежо ещё было воспоминание о том, как волновалась я.
- Ты сегодня тут целый день, наверное, проголодалась? Может, пораньше домой пойдёшь?
- Это уже вторая просьба или на этот раз – указ, что мне делать? – не удержалась я от подкола.
- Это – пожелание, - улыбнулся Елисей. Пойдём, я тебя провожу.
- До дома? – выпалила я и сама застеснялась своей наглости. Краска залила щёки.
Да и Елисея, кажется, я смутила. Он остановился и опустил взгляд.
- Шучу, - нервно хихикнула я, - я же знаю, что ты тут ещё часа на два минимум планировал задержаться.
И, не дожидаясь его ответа, пошла к двери. У арки выхода из здания я обернулась – Елисей шёл следом за мной.
- Я бы хотел... проводить,- не поднимая глаз, произнёс он.
- Пошли, проводишь до остановки, - предложила я голосом, в котором с трудом узнавала свой.
Елисей поднял голову и кивнул, смущённо улыбаясь.
Мы пересекли площадку промзоны, усеянную разбитыми бетонными блоками и остановились возле траншеи под теплотрассу. С одной стороны от ямы был выступающий конец бетонного блока, с другой – зияющая в заборе дыра, за которой уже начиналась городская улица. Я всегда пользовалась этой дорогой, но ещё днём через траншею была перекинута доска, а сейчас она валялась в яме. Впрочем, ширина траншеи была не больше метра, и перепрыгнуть через неё не составляло труда. Но Елисей вдруг остановился.
- Только не говори, что ты боишься высоты?!
Мальчик посмотрел на меня. В его глазах действительно отражалась неуверенность.
- Так, тогда давай вместе – на счёт «три». Раз, два, три!
И пока Елисей не успел опомниться, я схватила его за руку, и мы, разбежавшись на два больших шага, перемахнули через траншею. Следующий шаг - и мы уже за воротами.
Я отпустила ладонь мальчика и он, переведя дух, растерянно оглянулся на оставшуюся позади яму.
- Всё ведь в порядке?
- Полный порядок, Рит, - на губах Елисея, наконец, заиграла улыбка. Такая яркая, незнакомая мне улыбка.
Промзону с остановкой соединяла пешеходная аллея между двумя рядами тополей. Яркие кучки листьев стелились под ногами, облетая с уже наполовину раздетых деревьев. Мы шли рядом. Я молчала, он – тоже. На меня словно периодически накатывала волна необъяснимой эйфории, а ладонь словно ещё жгло недавнее прикосновение. Темнело, людей на улицах этого района всегда было мало. Только где-то впереди мелькал плащ торопливого прохожего, и по обеим сторонам от аллеи сновали машины.
Зато у остановки нас ждал сюрприз – моя мама! Она выходила из продуктового магазина напротив павильона остановки. Мама нас заметила, расплылась в улыбке и помахала рукой. Красный свет светофора ещё держал её на другой стороне дороги, но она уже всячески подавала нам знаки – подождать её. К моим щекам снова прилила краска – что за закон подлости - наткнуться на родительницу, впервые гуляя с мальчиком. Учитывая её характер – будет мне допрос с пристрастием. Хорошо бы не в присутствии Елисея. Я повернулась к своему другу – кажется, он был смущен не меньше меня.
- Та женщина, которая машет рукой..?
- Это моя мама, - с нотками обреченности в голосе произнесла я.
Мальчик пробормотал что-то сквозь зубы.
- Раз там твоя мама, я, наверное, пойду? – Елисей отрывисто взглянул на меня, потом на светофор.
- Да, конечно, спасибо, - выпалила я на одном дыхании.
Учитывая, что мой спутник не горел желанием завести знакомство с мамой, я не чувствовала никаких угрызений совести, за то, что облегчённо вздохнула после его слов.
- Тогда до встречи...
Когда я в очередной раз перевела взгляд с дороги на Елисея, шустрого мальчишки уже не было рядом.
На удивление, мама проявила чудеса тактичности, и разве что защебетала о том, как здорово, что я гуляю, какой у меня цветущий вид. Хотя и намекнула, что хотела бы как-нибудь, чтобы я привела к нам домой своих друзей, вместо того, чтобы всё время ходить по улицам вечерами. А мой вопрос, что она делает в этом районе, сразу переключил её на тему приезда тёти Гали, и воздушных клубничных вафель к чаю, которые можно купить только в этом одном единственном магазине на весь город. В общем, на этот раз всё обошлось, думаю, благодаря тёте Гале и дефицитным вафлям, которые заняли все мамины мысли.


Приди ко мне. Слышишь шепот в ночи
О том, что будет и о том, что было?
С тобой остаться найду причин я тысячи,
Или найти себя, но путь уж позабыл я...


Следующим вечером мне не удалось вырваться из объятий соскучившейся тёти. Потому через день я еле сдерживалась, чтоб не поехать на промзону сразу после школы. Впрочем, Елисей сказал, что теперь он бывает там лишь после второй смены, так что мне не было смысла появляться раньше.
Когда я вошла в комнату, мальчик задумчиво рассматривал свой портрет. Ко мне он повернулся с улыбкой, но улыбка была грустной, а глаза – опять изучающими, как в первую нашу встречу.
- Извини, - стушевалась я, - вчера не смогла прийти, - дома были гости...
- Я думал, может, ты больше совсем не придешь...
- Почему? - изумилась я.
- В тот раз, твоя мама... – он не продолжил, выжидая моего ответа.
- А что - моя мама? Даже если бы она запретила мне с кем-либо дружить, то это не значит, что я обязательно её послушаю. Это моя жизнь. К тому же, мама только рада будет, если я приведу своих друзей с ней знакомиться – она сама так сказала и уже давно этого ждёт.
Елисей какое-то время молчал. Потом спросил, уже другим тоном.
- А ты не обижаешься, что я тогда... убежал?
- Я тоже была хороша, если честно. Не уйди ты первым, наверное, сама сбежала бы, - я неловко хихикнула, и, чтобы скрыть своё смущение, полезла в сумку:
– Вот, кстати, я немного вафель принесла тебя угостить. Это за ними позавчера мама приезжала в тот магазин напротив остановки.
Елисей проигнорировал сладости, которые я ему протягивала. Его лицо стало ещё более напряжённым.
- Почему ты хотела сбежать? Ты... ты не хочешь, чтобы я пришёл в твой дом как твой друг? Ты не хочешь, чтобы мы... куда-нибудь ходили, а не только отсиживались в этом месте? Ты ни разу не спросила меня – почему я никуда тебя не приглашаю? Разве ты этого не хочешь?! – его голос уже почти срывался на крик.
Я никогда не видела Елисея таким. Судя по голосу, он должен был злиться на меня, но в его лице, глазах, потемневших как небо перед дождём, я не увидела злости. Скорее – ожидание приговора.
- Да, я хотела бы. В кино, например, или домой к нам... со временем, - я опять отчаянно краснела. – Ну, а в остальном – я не спрашиваю, так как тебе самому лучше знать, да и понимаю, что у нас разные смены, а в выходной я сама не могу... К тому же, мне действительно нравится это место...
- Хватит, - прервал меня Елисей, - пожалуйста, Рита, - уже тише добавил он и отвернулся к окну.
Я покорно замолчала. Через минуту, по-прежнему не оборачиваясь, он продолжил.
- Давай выберемся из этих стен? Хотя бы просто во двор у здания, или, как тогда – погулять среди деревьев. Да, в парк какой-нибудь, точно... – возбуждённо начал он, повернувшись ко мне.
- Стоп! Что ещё за детский сад – во двор? В песочнице между траншеями копаться?
Мне стало непонятно – куда он клонит. И зачем эти нелепые компромиссы?
– В парк, вариант, конечно, интересный, но мне как-то не хочется нарваться на бравую гопническую компанию. То же касается и любых других уличных прогулок.
Кажется, до Елисея тоже дошли все перспективы, по крайней мере, он уже не сыпал вариантами, а взгляд его потух.
- И вообще, - мне с самого начала приглянулось это здание. Так что даже если мы сменим место встреч, я буду всё равно сюда приходить. Даже если одна.
На этих моих словах он снова вскинул голову и посмотрел мне прямо в глаза.
- Понятно. Тогда ничего не меняется. Забудь про всё, что я говорил. Я буду ждать тебя здесь, как обычно.
Вообще, это был странный разговор. О многом и ни о чём одновременно. Я ведь уже говорила, что у меня опыта общения с мальчиками – ноль? Я не знала, как правильно поступать в подобной ситуации, поэтому решила оставить всё как есть. Ещё несколько дней Елисей встречал меня сам не свой. Мне даже показалось, что он, в конце концов, передумает, и скажет, что мы больше не будем видеться. Но потом всё вошло в прежнюю колею. И опять стало легко и хорошо. Проблемы в школе, мамина опека – всё теряло остроту по сравнению с тем, что я знала - вечером меня ждут. И я жду вечера. Так продолжалось, пока не подошёл к концу октябрь.
В одну из встреч Елисей предупредил, что его не будет дней пять по семейным обстоятельствам, так что мне не нужно приезжать в эти дни на промзону. Мы договорились, и уже прошло два дня, как вдруг к нам домой снова приехала тётя Галя и сообщила, что другая бабушка – мамина мама – серьёзно заболела, и просит всю семью приехать к ней. Срочно. А бабушка моя живёт в Благовещенске – туда дорога в одну строну десять дней занимает. Я как представила, что пропаду не меньше, чем на месяц, так сразу на сердце похолодело. Елисей меня не просто потеряет, он, сначала, весь изведётся, а потом подумает, что я его бросила... И снова я сильно пожалела, что у нас в домах нет телефонов! Но не поехать я тоже не могла. Это же моя бабушка, и она – болеет. К тому же оказалось, что на счёт «внучки Маргариты» бабушка отдельно подчеркнула, что хочет меня видеть. На поиск решения у меня оставалось двое суток. И я придумала способ.
Я помнила, что Елисей учится в сто тридцать третьей школе, в десятом классе. Даже если их там несколько параллелей, сомневаюсь, что есть хотя бы два мальчика с таким редким именем. Так что осталось только найти Елисея в школе. Надеюсь, он простит мне мою наглость.
К осуществлению плана я приступила в тот же день, как его придумала. Отпросившись с последнего урока, я приехала в нужную школу с запасом – до того, как должен был начаться первый урок второй смены. Но непредвиденные трудности начались почти сразу же. Во-первых, оказалось, что вся десятая параллель учится не во вторую, а в первую смену! Отойдя от первого шока, я вспомнила, что у меня уже мелькала мысль – выпускные классы, начиная с девятого, у нас по возможности стараются ставить в первую смену. Поначалу я не задержалась на этой мысли, так как в некоторых школах бывает и по-другому. Но на следующий день – последний день перед моим отъездом, когда я снова пришла в 133-ю школу, обнаружилось, что ни в одном из трёх параллелей десятых классов нет Елисея. И даже ученика с таким именем нет. Я была очень расстроена. Ещё больше расстроена тем, что, получается, он меня обманул. Сказал неверный номер школы, скорее всего. И обманывал всё это время. Решив, всё же, проверить, может он просто с возрастом приврал, я решила ещё чуть-чуть походить по школе и спросить у какого-нибудь старшеклассника или даже учителя – не знают ли они ученика по имени Елисей. Я всё ещё надеялась, что редкое имя сможет мне помочь. Если он мне и с ним не наврал, конечно.
По странной случайности, первой, кто попалась мне после звонка на урок, стала моя же собственная одноклассница из новой школы – Лазорева Надя.
- Надя, что ты тут делаешь?
- А ты сама что? – сразу восприняла меня в штыки Лазорева.
- Я ищу одного своего... знакомого... Он, вроде бы учится в этой школе, - у меня не было времени на спор. Нужно было скорее добыть информацию, - а ты сама здесь училась? Сможешь подсказать?
- У меня тут старшая сестра, - нехотя призналась Надя, - у неё надо спрашивать, я только с её слов некоторых знаю. Но сейчас сестра в спортзале на волейболе.
- Но, может быть, ты слышала что-нибудь о нём...
- Мальчик, что ли? – прервала меня Лазорева со смешком. Видимо, предвкушая, какими слухами обрастёт такая новость в моей школе.
Я сделала усилие, чтобы не думать об этом, и продолжила:
- Да. У него редкое имя – Елисей. Он должен сейчас быть где-то в десятом классе.
Я ожидала новую язвительную реплику, но Надя вдруг переменилась в лице. Хотя ответила вполне спокойно:
- Ты ошибаешься. С таким именем тут сейчас не может быть учащихся. Тем более – десятиклассников.
- Почему не может? – удивилась я. – Ну... он мог и соврать в разговоре... Не в десятом классе, а девятом или одиннадцатом...
Надя странно на меня посмотрела, а потом вдруг сорвалась.
- Ты это нарочно, да?! Сама ведь прекрасно знаешь, что глупости говоришь!
- Я поняла, что зря его тут ищу. Зачем орать-то? – прошептала я, раздавленная подтверждением своих опасений.
Лазореву, кажется, озадачила моя реакция.
- И когда вы с ним разговаривали? – неожиданно серьёзно спросила она.
- Два дня назад.
- Дура! – отрезала Надя, развернулась и ушла.
Я уже не знала – может, стоит мне оставить всё, как есть, и поехать домой? А потом – к бабушке. Но сердце щемило, а сама я, словно в тумане, пробродила несколько часов по осенним улицам возле школы. В конец концов, сама не заметила, как на автопилоте вышла к знакомому забору, окружавшему промзону. Солнце как раз начало садиться – скоро наступали наши часы встреч. Я поднялась на второй этаж – в ту самую комнату, где впервые увидела Елисея. Она была пуста. О чём думать? Я не знала. Кроме того, что всё - обман. Обманом не являлось лишь то, что его сейчас здесь не было. Присев на краешек широкого подоконника, я посмотрела на портрет мальчика, написанный моей рукой. К глазам подступили слёзы. Нет, здесь я плакать не буду. С этими мыслями я отвела взгляд от картины, и вдруг заметила на сколе подоконника, между двумя кирпичиками, что-то круглое. Вскоре на моей ладони оказался кэпс - №16 - маска Чойджила. Фишка, которую я подарила Елисею в день знакомства. Это было последней каплей. Я вскочила и бросилась из комнаты.
Но когда я выбежала в коридор, то заметила быструю тень, отпрянувшую от двери и скрывшуюся в соседней комнате.
- Елисей? – я забыла о своём намерении быстрее вернуться домой. Мне нужны были объяснения. – Елисей, я была в твоей школе. Будь мужчиной, поговори со мной, хватит врать, – жёстко процедила я и вошла в комнату, в которую он забежал.


Прогоните тени, тени от глаз прочь,
Я просто зло, я просто - человек,
Осознание грядёт в эту священную ночь,
Лишь дождись, когда явится знак...


Следующий момент – один из первых, которые я никогда не забуду. Он отложился в моей памяти холодящим ужасом, скользящим по позвоночнику; криком, застрявшим в горле. Человек, который стоял передо мной, не был человеком. А если и был – то уже давно. Знакомая синяя куртка, в которой неизменно ходил Елисей, превратилась в лохмотья, густые тёмные волосы повисли спутанными слипшимися клочьями, но самое ужасное – это его лицо. Всё в почерневших гематомах и кошмарных рванных ранах, которые...о, господи, я даже боюсь, представить, чем оставленных. И глаза. Такие красивые ранее глаза, сейчас ввалившиеся, поблёкшие, но сохранившие некое подобие осмысленности. И оно.. он... произнёс моё имя голосом Елисея, точно так, как произносил его уже два месяца:
- Рита...
- Нет, нет! – у меня вдруг прорезался голос. Я сделала шаг назад, но мне стало дурно, и я почувствовала, что сейчас упаду.
Краем сознания я уловила, как он бросился ко мне.
-Нет! Не трогай, не трогай меня! – но его руки, ещё секунду назад казавшиеся материальными, вдруг проскользнули сквозь меня.
Я тяжело бухнулась на покрытый мусором пол. Удар неожиданно привёл в чувство. Но всё ещё в глубочайшем шоке, я посмотрела на того, кто когда-то был Елисеем. Он сидел на корточках прямо предо мной. Изорванные на коленях джинсы в потемневшей крови, откуда виднелась содранная кожа и, кажется, оголённая кость. И на руках - тоже... Я отвела глаза, всё ещё слишком слабая, чтобы подняться или сопротивляться.
- Ты боишься меня... Рита, Маргарита, - повторил моё имя знакомый голос. И было в этом голосе столько боли и отчаяния, что я не могла его слушать.
- Это не ты... – прошептала я.
- Это я... такой, каким я стал... ну, зачем ты пришла сейчас... – его голос срывался, а ладонь скользнула к моей, но замерла, не коснувшись. Я же дёрнулась и, оказалось, что случайно сама подалась к нему навстречу, но моя рука прошла насквозь через него. С меня уже было достаточно. Почти ползком, я попятилась назад, упёршись спиной в кирпичную кладку.
- Уйди от меня! – собравшись с силами, я встала на ноги. За моей спиной оказалось зияющая дыра окна. Закат догорал, окрашивая комнату в кровавый цвет. Я инстинктивно обернулась – выглядывая возможный путь к свободе. Второй этаж. Ну и пусть. Через секунду я уже стояла одним коленом на подоконнике.
- Рита, не надо! Умоляю! Я ухожу, я исчезну, – раздалось за моей спиной.
Солнечный ореол над горизонтом погас, и в этот же миг я ощутила, как постепенно крепчает хватка на моей талии. С новой волной ужаса я ощутила на своей кисти прохладное прикосновение и что-то липкое, стекающее по руке. А потом меня оттащили от окна и... отпустили. Я не оглядываясь бросилась вниз, по переходам и коридорам, и опомнилась только тогда, когда осознала, что нахожусь на нулевом этаже.
Вокруг стремительно сгущалась темнота, словно стрелки часов вдруг резко побежали вперёд. Я лихорадочно искала выход, лестницу наверх. В конце концов, выбрала одно направление, и побежала так быстро, насколько это было возможно в потёмках. Очередной раз споткнувшись, я упала на колени и вдруг почувствовала, как в правом кармане куртки что-то кольнуло. Погрузив в него руку, я нащупала там плоский округлый предмет – кэпс №16... Видимо, я бессознательно засунула его в карман ещё в первой комнате. Ладонь, в которой находилась фишка, снова кольнуло. Я выронила кэпс. И тут услышала это... эти хрипы, шепот, стоны... Как и раньше, но в несколько раз отчётливей. Они всё усиливались, и их источник находился прямо передо мной. Я подняла глаза, пытаясь разглядеть, где нахожусь. В слабом свете, проникавшем в подвал через одну из дыр в потолке, я увидела ржавую дверь. Голоса исходили прямо из-за неё! Я думала, что испытать страх, сильнее, чем я уже испытала сегодня, невозможно. Как я ошибалась... Ноги стали вдруг такими тяжёлыми и непослушными, что мне понадобилось три попытки, чтобы подняться. Я попятилась, не сводя взгляда с двери. И в какой-то миг уловила, что оттуда стали сочиться тени, ещё более плотные, чем окружавшие меня потёмки. Тени столпились вокруг меня и начали меняться, обретая облик, отдалённо напоминающий человеческий. На серых лицах зияли пустые глазницы, в глубине которых мерцал багровый огонь, тёмные воронки вместо рта проваливались куда-то внутрь, из тел потянулось множество длинных рук. А потом они вдруг взвились в воздух и цепко, болезненно, оплелись вокруг меня. По катакомбам подвала пронёсся пронзительный крик. Только через пару мгновений я поняла, что это кричала я сама. Я не знаю, почему ещё не потеряла сознание, когда эти существа поволокли меня в сторону двери.


Как быстро сможешь ты забыть?
Ведь я лишь тень теперь,
Но только здесь хочу я быть,
Рядом с тобой, поверь...


- Отпустите её! – раздался в темноте голос Елисея.
На миг всё остановилось, но потом движение медленно, как раскручивающиеся жернова, возобновилось.
- Зачем, зачем, зачем... её отпускать... – раздался вокруг насмешливый шепот на разные голоса.
- Я предлагаю обмен! Отпустите её!
Я едва дышала в коконе из темноты, потому не видела Елисея. Может быть, и к лучшему, я и так уже была на грани помешательства.
- Что.. что ты предлагаешь за неё? – хрипели голоса.
- Вы знаете, вы давно этого хотите. Договор! Заключаю договор. Отпустите её!
- Пути назад не будет... ты будешь переживать это снова.... Всегда... Вечность...
- Договор! Я даю согласие, если отпустите её! Отпустите её! – в пятый раз выкрикнул Елисей.
И мне словно дали под дых – так резко ослабла многопалая хватка, сжимавшая меня со всех сторон. Кокон тьмы метнулся назад, а я упала, откашливаясь. Когда я подняла глаза, то увидела, как эти ужасные руки, силуэты, головы, облепили фигуру Елисея – ту самую изодранную фигуру, которая ещё десять минут вызывала у меня только отвращение и страх, но теперь моё сердце болезненно сжалось. Я не знала, на что именно согласился Елисей, но это должно было быть ещё ужаснее, чем смерть... А он, он вдруг улыбнулся мне, что-то прошептав одними губами. И сквозь слёзы, застилавшие мне глаза, я увидела, как его облик снова становится прежним – ушли раны, грязь, кровавые лохмотья... Фигура мальчика с раскинутыми руками медленно погружалась в копошащуюся тьму, обвивавшую его, словно щупальца спрута. В конце концов, тьма сомкнулась над ним, как чёрная вода, и высокой волной пронеслась мимо меня. Волна ударила в проржавевшую металлическую дверь, та словно прогнулась внутрь, втягивая в себя тени, а потом – всё кончилось. Даже в подвале как будто стало чуть светлее. Я не помню, сколько ещё просидела на полу, не помню, как выбралась наружу и доехала до дома. Помню только обрывочные моменты, как брела в сторону ворот, а путь мне освещала полная луна.
Дома меня уже хватились и подняли панику – оказывается, было уже полпервого ночи. Но я была в таком оглушенном состоянии, что все расспросы были отложены. Волнение родителей чуть улеглось, когда они выяснили, то на мне ни царапины. Даже одежда была целой и относительно чистой. Разве что джинсы по колено в пыли.
На следующий день меня уже уносил поезд, оставляя за стенами города события, но не в силах оставить там воспоминания.


Я просто хочу забыться и залечь на дно,
И пусть прочь утечёт река тех голосов,
Я на другом конце света, твержу - мне всё равно,
В изгнании закрыв дверь мыслей на засов…


В Благовещенске было сухо и холодно: моросящий ноябрьский дождь перестал бить в стекло поезда уже через два дня пути. Бабушка встретила нас на пороге квартиры сама, без посторонней помощи. Она выглядела уставшей и чуть более постаревшей, чем в моих воспоминаниях трёхлетней давности, но никак не тяжело больной, как уверяла тётя Галя. Скользнув по родителям и тёте, её внимательный взгляд задержался на мне.
- Как ты чувствуешь себя, мама? – ту же засуетилась моя мама, - зачем ты поднялась с постели? Почему сама открываешь дверь? Где Елена Леонидовна? Она же должна сидеть с тобой…
- Мария, - резко прервала её вопросы бабушка, - я чувствую себя терпимо. – Алексей, - обратилась она к отцу, - открой антресоли и раздай всем тапочки.
Папа послушно прошёл в коридор и потянулся к дверце огромного старого шкафа, что занимал половину прихожей отнюдь не маленькой «сталинской» квартиры. Мама, я и тётя Галя вошли следом. Бабушка снова посмотрела на меня, равнодушно следившую за происходящим, и повернулась к маме:
- Ты должна была привезти внучку ко мне год назад, на её тринадцатилетие. Я тебе не раз это говорила. Почему ты не послушала меня?
- Но.. мама… Ты же знаешь, мы готовились к переезду, да и Риточке нельзя было пропускать учёбу, чтобы потом не было проблем… - растерялась моя мама. Она была на голову выше бабушки, но сейчас, когда стояла рядом с ней, понурившись и виновато теребя край шарфа, производила впечатление маленькой девочкой. – К тому же, я думала, что нет большой разницы – в этом или следующем году…
- Ты только и можешь, что думать, - проворчала бабушка, вздыхая. – Вернёмся ещё к этому, а сейчас – проходите в гостиную. Я вернусь в кровать, отдохну немного и выйду к вам.
Вечером того же дня я осталась в комнате наедине с бабушкой. Странно, но в гостиной, при всех остальных членах семьи, один взгляд на бабушку Марту рождал во мне робость, которую я всегда испытывала рядом с ней, но сейчас я вдруг почувствовала спокойствие. И усталость. Тяжелую такую усталость, которая ложилась на плечи вместе с сумерками, царившими в этой комнате, заставленной старой, вернее - старинной, мебелью. Мои воспоминания, страхи и чувства, от которых я отчаянно отбивалась все дни с той самой ночи, тоже словно укутал ватный кокон из усталости и полумрака. Плотный, немного пыльный, как воздух в бабушкиной комнате.
- Маргарита, внученька, подойди ко мне, - поманила меня рукой бабушка Марта.
Я отошла от двери, приблизилась к кровати и машинально опустилась на колени, чтобы оказаться с бабушкой на одном уровне. Я смотрела в её худое морщинистое лицо; на разметавшиеся по подушке пряди седых волос вперемешку с медно-рыжими, такими же, как у меня; в глаза, блестящие в свете ночника – ясные, несмотря на возраст, и ощущала, что пропасть, разделяющая меня с бабушкой Мартой, уменьшается. Словно это с ней, а не с бабулей Валентиной, я проводила каждое лето, а не навещала мамину маму раз в три-четыре года.
- Маргарита, что ты сейчас чувствуешь? – мягко спросила меня бабушка, чуть подавшись навстречу ко мне.
- Я устала… Я очень устала бабушка…
- Это не твоя усталость, внученька… Что ты чувствуешь в последнее время? Что случилось с тобой... недавно?
- Ох, бабушка, я не могу…
Слёзы непроизвольно потекли из глаз, я попыталась успокоиться, но солённый ком застрял у меня в горле.
- Прости, я не смогла предупредить, старалась, но не смогла и уберечь тебя, внученька, - бабушка погладила меня по волосам, и я спрятала лицо в подушку, всё ещё пытаясь бороться со слезами. Словно внутри меня что-то сломалось и то, что было за этим, начало рваться наружу.
- Ты можешь спасти его… - эти слова, произнесенные едва различимым шепотом, медленно достигли моего сознания.
Ошеломлённая, я отняла заплаканное лицо от подушки:
- Ба… что? Как вы…?
- Ты никогда не замечала, что чувствуешь в себе склонность к чему-то, что не понимают или не ощущают другие? – вдруг спросила меня бабушка, нежно проведя сухой ладонь по моей щеке, - например, что тебя совсем не пугает темнота?
- Теперь я её боюсь… - прошептала я.
- Или, что ты любишь одиночество, и тебя привлекают особые безлюдные места, в которых ощущаешь прилив сил?
- Не уверенна, что одиночество будет привлекать меня как раньше, - так же тихо откликнулась я.
- Бедная моя девочка, - бабушка снова погладила меня по голове. В её глазах тоже блеснули слёзы. - Я не знаю, что именно произошло, сейчас я лишь вижу отдельные моменты, словно обрывки выцветших фотографий… Тем не менее, я почувствовала, что нечто приближается, и всеми силами пыталась помочь, но ты была слишком далеко, а я уже так стара…
- Так вы… - я округлила глаза, но бабушка прервала меня на полуслове.
- Мы. И ты тоже, Маргарита. Мы ведаем, мы видим то, что открывается далеко не каждому… Ты не испугалась, внученька?
- Нет, бабушка, - ответила я.
После того, что я видела, мне казалось, что больше ничего не сможет меня удивить или испугать.
- Он… - а вот на этом воспоминании, вызвавшем перед моими глазами лицо Елисея - оба его лица – я запнулась, - я могу его спасти? Но как?
- У меня нет готового ответа на этот вопрос, Маргарита, - печально покачала головой бабушка Марта, - я не знаю. Только ты сумеешь это понять, почувствовать. Тебе должно помочь что-то, что знаешь, что умеешь именно ты.
- А если… если я не стану.. если я больше не хочу вспоминать, возвращаться… - почти неслышно произнесла я, отводя глаза. Я стыдилась своих слов, но мне было действительно страшно при одном только воспоминании, воскрешавшем тот вечер, когда перед глазами снова вставал этот подвал, эта дверь и тени…
- Ты, конечно же, не обязана это делать, - тут же ответила бабушка, - я первая, кто поймёт тебя и поддержит в твоём желании оставить всё в прошлом, но я не могла не сказать тебе о том, что ведаю о том, что ты можешь…
- Спасибо, бабуль… - мне снова захотелось плакать. Но слёзы, которые душили меня, совсем не были слезами облегчения.
- А сейчас иди в свою комнату, Маргарита. Тебе нужно поспать. Но ты можешь прийти ко мне, как только захочешь.
- Можно я останусь на ночь в вашей комнате? – спросила я, чувствуя, что в любом другом месте мне будет трудно уснуть в эту ночь.
- Конечно, можешь, но здесь ты не отдохнёшь…
- Это не страшно, - слабо улыбнулась я, - с усталостью я справлюсь - я ведь молодая.
- Тогда попроси отца поставить тебе здесь раскладушку.
- Хорошо, бабуль.
В эту ночь я рассказал бабушке всё. Ну, почти. Промолчав о том, что начало возникать между мной и Елисеем до того как я... как он... То, что было дальше, я тоже пересказала очень быстро, стараясь и лишней секунды не задерживаться на всплывающих перед глазами картинах. Бабушка Марта слушала меня внимательно, всё гладила по волосам и приговаривала слова утешения, но не сообщила ничего определённого. То, что Елисея уже давно не было в мире живых, что видеть его могла, скорее всего, только я, и что те... существа из подвала были частью чего-то очень злого – я уже догадалась и сама. И, кажется, начала понимать – какую цену он заплатил за моё освобождение... Насмешливый шепот жутких голосов был для меня напоминанием, что оставалось ещё много вопросов, но я не знала на них ответа. Нет, честнее будет сказать – не хотела знать. Новой для меня оказалась лишь информация о том, с чем могли быть связаны переменны в поведении Елисея. Бабушка просветила меня, что особые способности становятся ярче и сильнее тогда, когда солнце покидает небосвод. Как сильнее становятся за порогом дня и все те, кто могут пользоваться этими способностями. Не важно – будут ли это тёмные сущности, светлые или нейтральные. Луна – вот то светило, которое притягивает силу, идущую с той стороны. Особенно значимыми считаются некоторые периоды, как, например, тот самый порог между октябрём и ноябрём, когда всё произошло… Бабушка рассказала, что это один из самых «волшебных» периодов в году, и один из самых опасных. Время, когда особые способности достигают своего пика, а сила, питающая их, устремляется через границы той стороны во внешний мир, как выходящая из берегов река. Этот подъём может обернуться как благом, так и – злом. Бабушка Марта сообщила, что за несколько дней почувствовала как что-то должно со мной случиться. И очень испугалась, так как приближалось то самое, особое время. Но мы, ведающие, сказала она, больше прислушиваемся, наблюдаем и ощущаем, и уже давно прошло то время, когда пытаемся применять свою силу напрямую. Эта попытка её очень измотала, но результата, похоже, не было совсем никакого: я даже не ощутила её зова, предупреждения. Пришлось воспользоваться вполне земными методами и средствами связи, но и тут её сообщение дошло слишком поздно. Поздно ли? У меня мелькнуло ощущение, что случайностей здесь не было вовсе. Но объяснить или даже проговаривать подобные ощущения я пока не умела, да и не хотела. Тем более, на бабушку давило чувство вины, из-за чего она уверила себя, что почти бесполезна. «Слишком я уже стара, Маргарита», - сетовала она, и тут же пыталась меня обнадёжить, - «А вот твои способности сейчас начнут проявляться всё сильнее, так что ты способна на большее. Но будь с этим осторожна. Чем больше возможностей, тем больше опасностей. Слушай интуицию, когда обращаешься к той стороне, но думай головой, когда в этой пытаешься применить свои силы. И придётся тебе многому учиться самой».
Итак, известие о том, что моим глазам и разуму будет теперь иногда открываться нечто новое, я восприняла без вопросов, фаталистически. Не знаю, как отреагировала бы на это ранее, но сейчас мне казалось, что лучше б ничего такого в моей жизни не было, а если уже никуда не деться – то я не хочу об этом думать до тех пор, пока мне не придётся вновь столкнуться с чем-то подобным. Но после разговора с бабушкой мне всё равно стало чуть легче.
Длинная дорога назад прошла в таком же молчании с моей стороны, как и поездка в Благовещенск. Но, мама, кажется, немного успокоилась и её изнурительные «Как ты, Риточка?», «Расскажи что случилось, Риточка?» уже не сыпались на меня миллион раз на дню. Наверное, я была жестока со своей матерью? Но определённо знала, что ни она, ни отец не смогут меня даже близко понять, а ответы «со мной всё хорошо» - их не устраивали. Лёжа на верхней полке, под мерную тряску поезда, в объятиях любимой музыки, я пыталась просто ни о чём не думать. Не думать, допустим, у меня иногда и получалось, но не чувствовать и не ощущать – никак нет. Одним из таких ощущений была боль. Сердце болело. Оно то сжималось, то камнем давило на грудную клетку. И через всё это – слова бабушки. Она не заостряла на этом внимание, но обронила, что почувствовала, как его душа словно разрывается, стонет... И с тех пор эти слова преследовали меня, и без того потерявшую покой.
Когда мы въехали на вокзальную платформу – серую, заледеневшую, холодную... город снова накинул на меня удушающую сеть. Каждый шаг по знакомым улицам возвращал воспоминания и страхи. Я стиснула зубы и выключила музыку. Я уже приняла решение.
- Рит, написать записку твоей классной руководительнице, что тебе надо побыть ещё пару дней дома? - мама возникла на пороге моей комнаты, но, встретив мой взгляд, остановилась, не решаясь войти.
- Не нужно, я завтра же вернусь в школу.
- Но...
– Со мной всё хорошо, – в очередной раз повторила я. - Спасибо, мам...
Дверь закрылась.


Трудно с мыслями собраться,
Трудно до себя достучаться,
Забавно – ведь всё легко понять,
Лишь стоит раз решение принять…


В школе моё трёхнедельное отсутствие было отмечено только учителями. Почти. В общем, ничего нового, если не считать пристального взгляда Лазоревой Нади, который я несколько раз ловила на себе. Это было странно. Вдвойне странно – потому, что я сама набиралась смелости, чтобы опять задать ей несколько вопросов. Мне казалось, что Лазорева на данный момент единственная реальная ниточка, за которую я могу ухватиться, чтобы узнать что-то о настоящем Елисее. Его имя я до сих пор не могла произносить без волнения, даже в мыслях. Но решение уже было принято.
После алгебры - третьего урока, я вышла в коридор с твёрдым намерением, наконец, завести разговор. Надя не пошла в следующий кабинет, как другие одноклассники, а дожидалась меня у дверей. Я почему-то так и предполагала и почти не удивилась этому.
«Надо поговорить», - почти одновременно сказали мы.
- Ты первая, - Надя скрестила руки на груди и вызывающе сверкнула глазами из-под густой русой чёлки.
- Давай… ты сначала, - я заколебалась, вмиг растеряв все простые вопросы, которые заготовила для начала разговора.
- Ольховская, ты либо на редкость глупа, либо - хитра. У меня нет никакого желания играть в твои странные игры. Скажи прямо – ты понимала, о чём идёт речь, когда подвалила ко мне в прошлый раз со своими вопросами?
- Я… ну…- мялась я, ещё больше смущаясь от её напора.
- Ты же сама хотела мне что-то сказать?! – Лазорева повысила голос, - Ты хоть понимаешь, что здесь неуместны шутки, что это очень важно: ты действительно видела его недавно?
- Я… видела…видела мальчика, который представился именем Елисей и назвал эту школу… Но… я не могу знать наверняка, говорим ли мы про одного и того же человека… - наконец, выдала я.
Ну, не могла же я сказать, что судя по всему видела призрака. А если молчать и дальше – разговор можно было бы считать законченным.
- Не можешь знать наверняка? Но ты хотя бы можешь сопоставить их внешность? Или ты.. – Надя вдруг запнулась и заглянула мне в глаза с явным недоверием, - Ты не знала? Год назад объявление о пропаже пятерых старшеклассников из сто тридцать третьей школы было во всех местных газетах, и их фотографии часто крутили по телевизору во время рекламных пауз… Одного из них, десятиклассника, звали Елисей. В той школе больше нет ни одного ученика с таким именем. Что ты знаешь о том случае? Об этих учениках? Ты знаешь, где они сейчас? Где сейчас Елисей?! – один за другим на меня сыпались вопросы.
- Я не знаю… я действительно не знала, не слышала, не видела объявлений – я не люблю смотреть телевизор, - прошептала я, с трудом переваривая новую информацию и с тревогой думая, как мне быть, что говорить дальше.
- Но ты же пришла именно в ту школу, чётко зная, что ищешь старшеклассника по имени Елисей! – воскликнула Надя, - не надо придуриваться – таких совпадений не бывает! Когда вы познакомились, где? Зачем ты пошла его искать в школу? Нет, главное – где он сейчас? – Лазорева подошла так близко ко мне, что я почти чувствовала, как накалился воздух между нами.
- Его родители с ума сходят весь год, разыскивая его, и не только родители… Все они уже потеряли надежду, - продолжила Надя уже другим тоном. – Расскажи всё, что знаешь, Ольховская!
Я сжала вспотевшие ладони в кулаки и всеми силами попыталась собраться.
- Я говорю, что знаю лишь то, что… недавно познакомилась с мальчиком – нашим сверстником, который представился этим именем и в разговоре упомянул номер той школы, в которой он учится. – Я решила придерживаться своей первой легенды. – Мы.. мы виделись всего пару раз, я почти ничего о нём больше не знаю, вот и хотела выяснить, потому и пошла в школу…
- Когда вы виделись в последний раз?
- За два дня до нашего с тобой первого разговора…
- Когда познакомились?
- За неделю до этого, - соврала я, так как трудно было бы объяснить, почему у меня несколько месяцев держится интерес к мальчику, которого я видела всего два раза.
- Где он сейчас? – продолжала допрашивать Лазорева, стоя вплотную ко мне и буравя тяжёлым взглядом, так, что я чувствовала себя преступником на допросе КГБ..
- Не знаю, я с тех пор его не видела.
- Не врёшь? – сощурилась Лазорева.
- Не вру, - честно ответила я.
- Может ли всё-таки быть, что это – он..? Да не может быть.. – пробормотала Надя, неожиданно отвернувшись, – Не верю, чтобы он поступил так с родителями, которые до сих пор его ищут, измученные неопределённостью и страшными предположениями. По словам Ольги, он был не таким человеком… Ольховская, - снова обратилась она ко мне, - опиши, как он выглядел?
- Ну… - я опять растерялась, не зная, как правильно поступить, - обычная такая внешность… средний рост, обычные волосы… кажется, чёрные… или каштановые… или тёмно-русые… я не помню точно, мы виделись вечером, - я очень старалась звучать убедительно, но не хотела дать Лазоревой понять, что это именно тот самый Елисей. Не хотела будить ложную надежду у людей, которые его искали. Хотя, если честно, и у меня мелькнула мысль, что, может быть, он всё же жив? Где-то там… в плену ужасных теней… Перед внутренним взором сразу встала последняя - самая страшная картина, и я судорожно вздохнула, отгоняя её. А голос разума безжалостно твердил, что надежда мала и даже - глупа.
- Хмм, - задумчиво протянула Надя, - твой портрет просто ни о чём. Я завтра принесу тебе объявление с фотографией. Посмотришь и скажешь, ладно?
- Хорошо, - покорно согласилась я.
Мне хотелось окончательно убедиться в том, что это именно он. В то же время, я уже понимала, что если это и так, всё равно не стану «узнавать» Елисея. Надо было подготовиться к этому. Актриса из меня никакая. Хотя бы судя по тому, что взгляд Лазоревой Нади, который она кинула в мою сторону перед тем, как уйти, по-прежнему оставался недоверчивым и подозрительным.
На следующее утро я торопилась в школу как никогда раньше. Я приняла решение сразу подойти к Наде, как её увижу. Отсрочка только усиливала бы моё волнение, да и народ перед первым уроком обычно собирался долго: сейчас в кабинете вместе со мной находилось только три человека – как раз можно избежать лишних ушей. Почти пустой класс наполнял треск стареньких люминисцентных ламп. Темнели за тонким тюлем прямоугольники школьных окон, создавая ощущение, что на улице ещё глубокая ночь. Надя появилась в классе минут через пять после моего прихода, уселась за свою парту, достала тетрадь с домашкой и стала вяло переворачивать листы, поминутно позёвывая. Меня она заметила, но облегчать задачу не стала – ни приветствия, ни попытки первой начать разговор. Помявший какое-то время возле своего стола, я всё же подошла к Лазоревой и сразу спросила:
- Привет, ты принесла?
- Что? – насмешливо спросила Надя, хотя по её лицу было видно, что она прекрасно всё понимает.
- Фотографию…
- Сколько нетерпения, не похоже на тебя, Ольховская, - опять съязвила Надя, но тут же полезла в сумку и вынула папку для черчения, откуда извлекла лист альбомного формата. – Держи.
Я взяла бумагу из её рук так осторожно, что заслужила ещё один ироничный взгляд в свою сторону. Безуспешно стараясь справиться с дрожью в пальцах, я перевернула лист цветным оттиском к себе.
Ох, это был действительно он. И не он, одновременно. В белой футболке с короткими рукавами, на фоне летнего морского пейзажа, под ветром, чуть ерошившим тёмно-каштановые волосы, он смотрел с фотографии с небольшим прищуром, а на губах его играла озорная улыбка. Такой беззаботный, непосредственный и, кажется, более юный… Я никогда не знала его таким, и не узнаю… Мой взгляд скользнул ниже, за чёрную рамку, ограничивающую фотографию, и зацепился за слова: «Помогите найти человека…» «Пропал девятого октября 199…», «Последний раз видели в компании…», «Приметы: на вид 15-16 лет, среднего роста, был одет в тёмные джинсы и светло-синюю куртку…», «Всех, кто располагает информацией, просим…»
В груди у меня всё болезненно сжалось.
- Ну так что? – как издалека я услышала голос Лазоревой, - Ольховская Маргарита! Я тебя уже второй раз спрашиваю! Хватит рассматривать объявление как фотографию Сергея Жукова с автографом, - усмехнулась Надя. – Так это он или не он? – снова спросила она.
Не знаю, что такое Лазорева рассмотрела на моём лице, но вопрос прозвучал уже неуверенно.
- Нет, не он, - тихо ответила я.
И мне, кажется, поверили:
- Я так и предполагала… Ух, Ольховская! Надеюсь, это не был розыгрыш с твоей стороны! А тот, кто представился тебе именем Елисея - пошутил очень жестоко. Рекомендую тебе больше не искать его, и даже если встретишь – послать куда подальше.
- А этот… настоящий мальчик, Елисей, какой он был? Ты его знала?– не удержалась я от вопроса. К тому же, мне надо было узнать больше информации, чтобы понять что делать дальше.
- Зачем тебе это? – взгляд Нади снова стал подозрительным. – Нет, я не знала его лично.
- А это? Откуда у тебя? – я протянула листок.
Надя вытащила бумагу из моих пальцев и засунула обратно в папку.
- Я помогала распространять объявления, когда в той школе пропали ученики… - Не лезь в это больше, а? Если не знаешь ничего нового, зачем «будить призраков»? – уже беззлобно, но хмуро, добавила она.
На последних словах Нади меня буквально передёрнуло – настолько они оказались близки к истине.
А класс уже наполнился учениками, шумом, разговорами, шелестом учебников и скрипом стульев и парт. Пока я собиралась с мыслями и словами, вокруг нас с Лазоревой столпились одноклассники, которые шушукались, удивлённо посматривая на меня и Надю. Да уж, это было практически единичный случай, когда я беседовала с кем-то из класса вне уроков.
- Всё-всё, Ольховская, иди уже на своё место! – отмахнулась от меня Лазорева, похоже, тоже чувствуя себя неловко под взглядами подружек.
- Спасибо, - бросила я, и направилась к своей парте.
- Да ничего такого… Забейте…Странная, сами знаете… - слышался за спиной голос Нади, через гомон других голосов.
Я села на своё место. Уставилась в окно: небо над домами уже посветлело, хотя солнца за тучами видно не было. Стала размышлять о том, как мне быть дальше, если я не буду отступаться от своего решения помочь Елисею. Но я даже не знала, в чём эта помощь состоит и с какой вообще стороны к этому подступиться?
Этим мысли преследовали меня весь учебный день и после уроков тоже. Я попыталась подойти к Наде на следующей перемене, но столкнулась с подружками Лазоревой. Вся эта компания, как обычно, на переменах собиралась возле одной из парт. Когда девчонки заметили, что я приближаюсь к ним, то смерили меня такими взглядами, что мне резко расхотелось подходить.
"Попробую ещё раз потом или придумаю какой-нибудь другой выход", - успокаивала я себя. Но ничего нового в мою голову не пришло и вечером. Бабушка сказала, что мне поможет то, что я знаю. Узнаю или уже знаю? И если даже знаю, то что из всего? Десять раз прокрутив в голове все наши разговоры с Елисеем, я так и не поняла, за что зацепиться. Но как-то незаметно я осознала, что меня больше не пугают воспоминания о том, каким я его видела в последнюю встречу. Сейчас я бы уже не побоялась взглянуть в его лицо, я бы не показала отвращения и, если нужно, пожала бы его растерзанную ладонь… Чувство вины и стыда, которые, оказывается, прятались за моим страхом, получили волю. И я очень сожалела о том, как повела себя тогда. Как же ему было больно слышать мои слова и видеть, как я шарахаюсь от него. И если бы я не бросилась убегать… Нет, я должна, обязательно должна попытаться помочь ему.
Хотя я утвердилась в своём решении, но к одному ещё не была готова. И разум, и предчувствие подсказывали, что ответы кроются там, на промзоне. «Место силы» - судя по всему, оно было именно из таких, и место, тесно связанное с Елисеем... Но я боялась туда возвращаться. Даже днём. И успокаивала себя тем, что у меня ещё есть время до конца недели – пока не начнётся «Лунная дорога» - период из нескольких дней вокруг полнолуния. Бабушка говорила, что большинство иных возможностей открываются только в этот промежуток месяца. Так что и мои собственные способности, скорее всего, набирают силу только в данное время, и те… существа могут влиять на мир живых только тогда. Но надо ли мне избегать этого периода или, напротив, попытаться действовать именно в это время? Ситуация была очень противоречивой. Идти самой к этим жутким тварям, толком не зная, что делать (даже если забить на страх) – не станет ли это огромной глупостью, которой я перечеркну и то, что сделал ради меня Елисей?
Мне было сложно понять, где здесь разумное решение, а где - уговоры, которыми я успокаивала свою совесть. Что же делать? Может, перестать ломать голову и попробовать просто ощутить, увидеть ответ? Бабушка говорила, что я это и так делаю неосознанно, но должна научиться подчинять свою силу себе. А почему бы и не попробовать?
Я выключила в комнате свет и закрыла дверь на защёлку (родители уже привыкли, что я частенько запираюсь). Села на кровать в позу лотоса, попыталась расслабиться, позволить мыслям и ощущениям вести себя. Но первая мысль, которая пришла ко мне в голову была: «я чувствую себя ужасно глупо!». Нет, с таким отношением далеко я не уеду. Вывернувшись из типичной йоговской позы, я просто растянулась на кровати и на ощупь притянула к себе плеер с наушниками. Музыку я не слушала с тех самых пор, как сошла на вокзальную платформу своего города.
Композиция, на которой плеер был остановлен в последний раз, сменилась тревожной мелодий, которой вторил надрывный голос Кэри: «я закрываю окно, готовясь защищать, то, что дано, то, что осталось, что смертью искуплялось… В дар преподнесена любовь, и ты вернёшь мне её вновь…» М-да, расслабиться под это точно не получится. Музыка рождала не самые приятные ассоциации и воспоминания. Как будто снова потянуло подвальной сыростью, а из-за стен послышался зловещий шёпот… Я слышала его в первый раз, когда спустилась на нулевой этаж, и во второй, и в последний… И.. точно! Каждый раз это было время «Лунной дороги», но что же изменилось в последний раз? Почему тогда эти тени вырвались наружу и были так сильны? «Время порога» - зазвучал в голове голос бабушки. Да, но тут было что-то ещё… Правую ладонь вдруг резко кольнуло. И я вспомнила. Ответ был настолько же нелепым, насколько верным по интуитивным ощущениям. Фишка из коллекции «Маски»! Она была у меня с собой, когда я спустилась вниз. Словно в быстрой перемотке фильма, перед глазами закрутились моменты, связанные с этими пресловутыми кэпсами. «Кино» домотало до первой встречи, и я снова увидела сосредоточенное лицо Елисея, когда он решил оставить эту фишку себе. И ещё.. что он сказал ещё? Что у него не было этой, и ещё одной… последней, №36, кажется.
Я резко села на кровати и стянула наушники. В висках стучало, а в голове билось: «это оно». На волне возбуждения, я вскочила с постели, врубила свет и подбежала к комоду. Выдвинув ящик, я стала копаться во всякой мелкой дребедени, наполнявшей его, в поисках нужной коробочки. Через полминуты прямо на ковёр были высыпаны яркие кэпсы из серии «Маски» - вся моя коллекция. Но номера тридцать шесть там не оказалось. Как и той самой – номера 16 – «маски Чойджила», насколько я запомнила название. Разочарование сменилось решимостью. Нету – так найду! Но сначала надо бы наведаться в ещё одно место, где я бываю не часто: в школьную библиотеку.
На всех переменах следующего дня я сидела в читальном зале. Обложившись пухлыми томами энциклопедий и цветными атласами по истории и мифологии, я перебирала фишки, которые взяла с собой, и листала страницу за страницей в поисках знакомого слова или узнаваемой картинки. Моих скудных знаний в области мировой культуры хватило лишь на то, чтобы определить принадлежность этих масок к странам Востока. Ко второй перемене, наконец, стало попадаться хоть что-то знакомое. Область моих поисков не то сузилась, не то расширилась, включив Китай, Японию, Индию, Африку, а так же мифологию Тибета и цивилизации Ацтеков. Под конец школьного дня в моих глаза уже рябило от ярких красок и страшных лиц, которые олицетворяли древних богов, почему-то даже тогда, когда они не были злыми. Устало потерев веки, я захлопнула очередную книжку с картинками и снова вернулась к печатным изданиям. Через десять минут мои поиски, наконец, были вознаграждены: в книге по истории мировой религии я увидела слово «Чойджил» напротив имени шаманского бога «Эрлик-хана». Хотя картинка рядом с текстом отсутствовала, описание почти точно соответствовало рисунку на фишке, который я запомнила – бог с синей бычьей головой и тремя глазами «в ореоле пламени, проницающими прошлое, настоящее и будущее». Это божество, как рассказывалось в книге, имело много имён в религии разных эпох и стран. Общим же для него было одно – владыка подземного мира, главный вершитель суда над душами умерших. Страж Ада, короче. В нашей религии у него (или ему подобного) тоже есть имя, но мне не захотелось его произносить даже мысленно. Правда, как указывал текст, в мифологии некоторых стран это божество хоть и признавалось гневным и злым (заставляло грешные души служить себе или отправляло их на землю творить зло), но считалось одним из держателей равновесия между жизнью и смертью. А его «даром» посвящённым людям являлось «искусство проникновения в другие миры».
Да уж… если всё это хотя бы на половину правдиво, с моей стороны в месте силы, да в ночь порога, идти в сосредоточение иных сил с меткой, изображающей данного бога, было практически как махать красной тряпкой перед быком (хотя, может, не стоило так о рогатом боге). Знал ли об этом Елисей? Если и не знал, то раз отобрал и спрятал фишку, то что-то подозревал, похоже… А я - сама дура…
Времени ругать себя у меня не было – до полнолуния оставалось четыре дня. Тридцать шестая фишка, похоже, станет ещё одним важным источником информации. А ведь я даже не представляла какая маска на ней изображена. Так что книги мне больше не могли помочь, нужно было найти недостающий кэпс. Ох, уж лучше бы я заново проштудировала всю библиотеку… но для достижения цели общаться мне предстояло с людьми. Последний урок у нас уже закончился, но вторую смену никто не отменял. Ещё минут пятнадцать потратив на то, чтобы набраться решимости, я вышла в школьный коридор и поднялась на третий этаж – туда, где находились кабинеты среднего и старшего звена, туда, где возле подоконников и в укромных уголках фойе тусовались заядлые игроки в кэпсы.
Так глупо и стыдно, но я испытывала облегчение после каждой своей неудачной попытки разузнать что-то о фишках из серии "Маски". Облегчение, потому что не требовалось больше продолжать диалог и выпрашивать нужный мне кэпс. Впрочем, я ожидала, что в моей школе хитами будут кэпсы от жвачки «Турбо». Ещё мне предложили пару серий наших, советских фишек, но «Маски» никто целенаправленно не собирал. Хотя попытаться мне всё равно нужно было. Почти не надеясь на результат, я решила попробовать завтра расспросить о кэпсах у девятых-одиннадцатых классов. Правда, к ним подойти было ещё страшнее, чем к сегодняшним школьникам на пару звеньев младше меня.
По пути домой я заглянула в киоск и спустила все карманные деньги на жевательную резинку со вкладышами нужной мне серии. На что я надеялась? Что обрела «великую магическую силу» и мне обязательно попадется та самая фишка? Да, наверное. Реальность меня быстро обломала: пара новых кэпсов, а все остальные – повторы.
Неудачи преследовали меня и на следующий день – огромное усилие воли, чтобы подойти к старшей параллели, начиная с мальчишек в собственном классе – и опять безрезультатно. Ребята из моего класса удивлённо проводили меня взглядами после того, как я, запинаясь и пряча глаза, спросила их о сериях собираемых кэпсах. Среди десятиклассников даже нашёлся один человек, кто собирал «Маски» среди прочих, но его набор был даже меньше моего, а нужной фишки у него не оказалось. В одиннадцатых классах большинство уже переболело фишками и на меня смотрели в лучшем случае снисходительно.
Чую, за «Масками» надо идти в сто тридцать третью школу – школу Елисея. Но за эти два дня я испытала такое напряжение, что одна мысль о том, что придётся проделать то же самое, плюс – в чужой школе, доводила меня почти до слёз. Хотя… был ещё один человек, который захаживал в эту школу и не испытывал моих трудностей в общении. Лазорева Надя. Уж лучше я ещё раз подойду с просьбой к ней, чем к десятку незнакомых людей.
- Надя… Лазорева…
- Опять ты?
- Можно тебя на минутку?
Я остановила одноклассницу на выходе из школьного двора. Все наши уже расходились по домам.
- Что ещё, Ольховская? Мне казалось, мы уже всё выяснили.
Надя, как обычно, не горела желанием со мной разговаривать.
- Я по другому поводу. Мне… мне нужна твоя помощь…
- А что мне за это будет? Ты, наконец, перестанешь меня доставать? – Лазорева скрестила руки на груди, но, всё же, остановилась возле берёзовой аллеи, где я её нагнала.
- Да, конечно.
Это была самая низкая плата с моей стороны за её помощь.
- Ну, слушаю?
Мне даже показалось, что в голосе Нади больше нет прежней враждебности, хотя раздражение там присутствовало.
- Ты собираешь кэпсы?
- Кэпсы?
- Да, фишки от жвачек.
- Не-а. Не интересует.
- Тогда…может сможешь мне помочь найти? В нашей школе никто не собирает нужные, а вот в школе №133 должны. Серия «Маски»…
- Кэпсы… Из 133-ей школы, редкая серия...?
- Да..
-…
- Надя..?
- Ты…
А вот теперь Лазорева, похоже, опять начала злиться. По крайней мере, эти сведённые на переносице брови и сжатые в тонкую линию губы я наблюдала у неё не так давно, когда…
- Я думала ты… - прошипела вдруг она, - Ты просто безобидная дурочка, которой кто-то пользуется для своих извращённых шуток, но ты, похоже, сама такая же – ты пытаешься продолжать ту же игру? Будешь и дальше прикидываться наивной – типа про эти фишки, про эту школу сейчас спросила случайно?
- Но я…
- Отвечай!
Я не знала что ответить. Похоже, про то, что Елисей их собирал, Надя знала и, связав дважды два, сделала выводы. Спорить было бесполезно. Я опять попалась.
-…
- Так, получается, ты мне в прошлый раз наврала! Ты знаешь больше, чем сказала? Скажешь – нет? Скажешь, не знала, что… тот пропавший мальчик владел самыми большими коллекциями на всю школу, что у него из-за этого были тёрки со старшеклассниками - теми, что пропали вместе с ним? Если бы они тоже не исчезли… А может… - Надя округлила глаза, - может, Ольховская, я ведь ничего не знаю о тебе, может, ты заодно с кем-нибудь из них или…покрываешь кого другого, кто знает, что случилось с пропавшими год назад учениками?
- Что ты! – от возмущения я снова обрела голос.
- Я ведь могу сейчас позвонить в милицию и сказать, что ты сообщница преступника, - Судя по стальному взгляду, Лазорева была предельно серьёзна. – Дело ведь до сих пор не закрыли. А ты сто процентов что-то знаешь! Будешь и дальше врать, что - нет?!
Я вся похолодела от страха. И ведь не могла ничего сказать в своё оправдание, если только…
- Тут другое! Поверь мне… ты… - я лихорадочно соображала, подбирая слова, - у тебя когда-нибудь… бывали вещие сны, из которых ты узнавала то, что никому больше не было известно?
- Ты меня совсем за идиотку держишь?! - мне показалось, что Надя меня сейчас ударит. Я даже зажмурилась. - Раньше врала хоть поубедительней! Всё, я прямо сейчас иду к нашему директору и всё ему рассказываю! Больше не хочу ни слова от тебя слышать! Дальше будешь разбираться с ним и с милицией.
Надя резко развернулась по направлению к школе.
- Не нужно, Надь! Я не сообщница, я знаю только то, что мне открывается…
Я бросилась к Лазоревой и схватила её за руку, пытаясь остановить. В это же миг через наши ладони словно прошёлся электрический разряд. И следующие слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела их осознать:
- Твоя сестра… она была влюблена в Елисея… Она знала его раньше и перешла в ту школу из-за него…
На мгновение повисла тишина. Я стояла ошеломлённая, опустив голову, скрывшись за завесой своих волос, всё ещё держа Надю за руку. А потом Лазорева так резко выдернула свою ладонь из моей, что я едва не упала. Я подняла голову и увидела выражение изумления и испуга на лице своей одноклассницы.
- Откуда…?! Этого никто не знал, Ольга никому не говорила, даже мне сказала только, когда он пропал…
- Я только что узнала… от тебя… Поверь, помоги мне, пожалуйста… - я сама едва начала понимать то, что произошло, но мне очень, очень нужно было, чтобы Надя мне поверила,
- Ты…
По лицу Лазоревой прошла судорога. Всё ещё поражённо глядя на меня, она обронила: «ты больная, тебе лечиться в психушке нужно…», и почти бегом бросилась прочь. Хорошо хоть, не в школу, не в кабинет директора.

Кэпсы серии "Маски"
Изображение



Нравится ли мне так болезненно играть?
Можно ещё подумать, прежде чем упасть в ночь?
Мне больше нельзя попытаться сбежать?
Дотянусь ли я до света, что сумеет мне помочь?


Честно говоря, я ожидала, что Лазорева всё же «сдаст» меня – милиции или школьному начальству. Со стороны мои слова действительно казались или невероятным бредом, или сокрытием информации. Но ничего такого не произошло. Несмотря на опасения, я, как обычно, пришла в школу и сразу стала выглядывать Надю. Она же упорно делала вид, что не замечает меня, а когда мы встретились глазами, то Лазорева вздрогнула и поспешно отвернулась. Я поняла: она меня боится! И так она избегала меня весь день. Неприятное ощущение, могу сказать. Вот что, чувствовал Елисей, когда я с ужасом смотрела на него. Хотя, скорее всего, ему было гораздо хуже.
Елисей… В груди что-то непривычно кольнуло, когда я вспомнила о сестре Нади – Оле, которая, как я теперь знала во всех красках, испытывала к Елисею чувства. А он? Что чувствовал он? Эти мысли сейчас были абсолютно не к месту, но они, почему-то, не давали мне покоя. Так, хватит! У меня есть более важная задача – найти последнюю фишку и ту информацию, которая может крыться за ней. И на всё – два дня до полнолуния. Впрочем, «Лунная дорога» уже прокладывала свой путь по ночному небу, следуя за наливающейся луной. Зная это, я уже чувствовала изменения – в кончиках пальцах, в сумеречном воздухе, в серебристом свете… Ощущала ли я страх? Скорее - неясное возбуждение, тревожное, но будоражащее. А вот страх я испытывала при мысли о том, что мне опять нужно расспрашивать учеников, да ещё весьма пафосной школы, как я поняла по предыдущему посещению. Но ведь я уже приняла решение.
В коридорах играющих в кэпсы не наблюдалось. Пока ещё не прозвенел звонок, я спустилась в фойе и принялась оглядывать подоконники и диванчики, укрытые декоративными пальмами в больших горшках. Группка младшеклассников проводила меня любопытными взглядами. У одного из окон девочки рассматривали альбом с наклейками. Я вышла во двор школы №133. Возле каменных бордюров, опоясывающих клумбы, толпилось несколько мальчишеских компаний. Кажется, одна из них как раз играла с фишками: то и дело раздавались возгласы, спины собравшихся образовывали круг, внутри которого производилось какое-то движение. Дрожащими от нервного напряжения руками я стянула наушники (знакомая музыка придавала мне хоть какое-то ощущение защищённости) и попыталась вклиниться в круг.
- Эм.. Привет…
На меня никто не обратил внимание.
- Привет! - я повысила голос и осторожно тронула ближайшего парня за плечо, - Можно у вас спросить..?
Юноша обернулся и смерил меня взглядом.
- Чего тебе?
- Вы в кэпсы играете?
- Ну да, а тебе что нужно? Хочешь присоединиться?
На резко очерченных губах парня заиграла усмешка.
- Я тебя не знаю, рыжая, но если хочешь познакомиться – так и скажи.
И он тут же обернулся к своей компании:
- Эй, народ! Тут одна малышка желает с нами пообщаться!
Через секунду я уже оказалась в центре круга старшеклассников. Да, они и правда играли в кэпсы. Тот парень, что недавно подсекал фишку, сидел на корточках, но услышав прозвучавшие слова, забыл о своём занятии и поднялся, улыбаясь так же неприятно, как и его товарищ.
- Нет, я не… я только хотела узнать – какие кэпсы у вас есть, - затараторила я, стараясь побороть нарастающее волнение.
- Серьёзно? Что же так сразу к делу, а как же сначала познакомиться? – первый парень подошёл ко мне вплотную и притянул к себе прядь моих собранных в хвост волос, пропустив их между своими пальцами. - Я тебя не помню среди наших девчонок, рыженькая - проговорил он.
И мне совсем не понравилось, как он это сказал. А ещё больше не понравился гогот, которым сопроводили его слова другие мальчишки. Я попыталась отстраниться.
- «Маски» - у вас есть кэпсы этой серии? – упрямо повторила я заученный вопрос. Громко, стараясь перекричать толпу, но не сорваться ни на слёзы, ни на грубость. Ведь мне очень нужен был результат.
- А если и есть? – приблизился ко мне плотный светловолосый парень, - хочешь сыграть? - судя по его тону, играть он собирался в какую-то другую игру.
- Мне нужна только одна… Последняя, тридцать шестая… - я невольно перешла на сдавленный шёпот. Я уже ничего не видела за фигурами юношей, и мне стало казаться, что я нахожусь не на улице, а в тесной комнате, где не хватает воздуха.
- Ну, есть она у меня, - подал голос ещё один парень.
- А что нам за это будет? – тут же добавил первый юноша, который по-прежнему стоял слишком близко ко мне.
- Я.. я обменяю её на все, что у меня есть… - дрожащими пальцами я стянула с плеча сумку, чтобы достать коробочку с кэпсами.
- Что, даже не бросишь фишку? – спросил светловолосый.
- Ну, я так не играааю… - разочарованно протянул первый, и неожиданно вырвал из моих рук сумку.
- Отдай…- к моему горлу подкатил комок.
В ответ послышался только смех, подхваченный множеством других голосов.
- Она же сказала, что обменяет фишки! Отдал сумку, быстро! - вдруг послышался рядом знакомый голос.
Я нервно обернулась и с изумлением уставилась на Лазореву, которая стояла около этого наглого парня, буравя его взглядом.
- А если не отдам? То что? – издевательски произнёс мальчишка, приподняв бровь.
- А то, что сначала твою физиономию украсит замечательный фингал, а потом тебе придётся объяснять перед твоим папочкой и директором, что ты подрался с девчонкой, - передразнила его издевательский тон Надя.
Я не заметила, в какой момент она приблизилась вплотную к этому типу, но теперь Лазорева уже держалась одной рукой за лямку моей сумки, а другую сжимала в кулак, так что не оставалось сомнений, что свою угрозу она успеет выполнить.
Парень, похоже, это тоже оценил, потому что отпустил сумку, и Надя грубо впихнула её мне в руки.
- Доставай уже свои грёбанные фишки, - прошипела она мне ничуть не более дружелюбно, чем совсем недавно обращалась к данной компании.
- Ну что, хочет кто обменять? - спросила она, видя, что я не могу связать и двух слов.
- Скажешь как тебя звать и где тебя найти, обменяю, - произнёс тот парень, который признался, что у него есть «Маски». Но его тон был совсем другим, чем когда он обращался ко мне. Мне даже показалось, что в его голосе проскользнуло восхищение.
- Надежда. Для тебя надежда, что можно просто - Надя, появится, если дашь кэпс.. А уж как найти – звиняй, придётся попотеть, поискать, - теперь изменился голос Лазоревой. Да что там, голос! Она как-то совсем по-другому взглянула на этого мальчишку, вскинула голову, отводя русую прядь со своего лба.
И парень беспрекословно отдал ей свой кэпс! Мне даже подумалось, что не высыпь я перед ним всю свою коллекцию, он бы даже об этом не вспомнил.
Когда мы отошли на безопасное расстояние от толпы, Лазорева вдруг резко остановилась и развернулась ко мне.
- Ты реально больная, Ольховская! И, похоже, веришь в свой бред! Нафига тебе так нужны эти фишки, что ты попёрлась сюда? Ну и что бы ты стала делать дальше?
Я опустила голову.
- Не знаю… Я… Спасибо, Надь. Мне действительно нужно, я должна… только я могу помочь…
- О, божешь ты мой… закатила глаза Лазорева.
Ну, по крайней мере, больше она от меня не шарахалась.
- Надя, ты долго ещё?
Я подняла глаза и увидела рядом с нами высокую девушку. Очень похожу на Надю, но с более светлыми волосами и женственной фигурой, которую не могла скрыть и строгая школьная форма. Ольга – поняла я. И внезапно почувствовала себя даже хуже, чем недавно в окружении мальчишек.
- Только не смей даже заикаться при ней о своих нездоровых фантазиях! Прибью на месте! - раздался свистящий шёпот Нади над моим ухом.
Я кивнула.
- Оль, ты можешь уже идти, я пойду позже, - обратилась Лазорева к своей сестре.
Высокая блондинка бросила на нас взгляд своих невозможно голубых глаз и удалилась.
- А.. можно спросить… ты часто приходишь в эту школу к сестре? – спросила я, так как Надя почему-то всё ещё оставалась рядом со мной.
- Ну, в этой супер-пупер школе есть хоть одно несомненное преимущество – классный спортивный сектор. А физруки по жизни запоминают больше фамилии, а не лица, - хмыкнула Надя. Заметив мой недоуменный взгляд, она вздохнула и пояснила, - Ольга ходит на волейбол, а я хожу сюда в бассейн вместо сестры, Ольховская.
- О, понятно теперь.
- А вот что ты тут опять делаешь? – снова нахмурилась Надя.
- «Маски»…
- Ну, да, ну, да – кэпсы… Вот честно, услуга за услугу, ответь – и зачем они тебе сдались?
- Я.. видела, что нужна последняя, - я достала из кармана куртки фишку и повернула к себе изображение - очередная ярко раскрашенная маска, - нужна, чтобы узнать о том, что случилось с Елисеем, - завершила фразу я и твёрдо посмотрела Наде в глаза.
- Перестань на меня так пялиться… - проговорила Лазорева, опустив голову и разглядывая свои ладони. – Вот на этих уродов недавно так надо было смотреть, а ты…
- Спасибо тебе большое, Надя, честно – ты меня очень выручила, - поблагодарила я от всей души.
Надя, кажется, немного оттаяла.
Незаметно мы вышли за школьные ворота и остановились возле бетонной арки, ведущей в один из ближайших дворов.
- И ты что, "Ванга" новоявленная, и вправду видела этого мальчика, Елисея, во сне? Такое действительно бывает? – полюбопытствовала Лазорева, наконец, больше не отводя глаз.
- Хмм.. да, бывает, - я всё-таки не решилась сказать ей всю правду. И так было чудом, что Надя попробовала мне поверить.
- Я узнала о нём только после того, как он пропал. Ольга плакала всё время, и когда я припёрла её к стенке – рассказала всё, как есть, - Надя прислонилась к холодной кирпичной кладке и устремила взгляд куда-то вдаль. - Мы всегда были очень дружны – у нас только полтора года разницы в возрасте, хотя и её не ощущаем. Но про Елисея и свои чувства она мне ни слова не говорила. Она же училась в нашей школе, - Надя бросила на меня короткий взгляд, - но когда вернулась с летнего лагеря, аккурат после девятого класса, заявила, что хочет перевестись в школу с уклоном в иностранные языки, и именно - в сто тридцать третью. Предки до сих пор уверенны, что это потому, что Ольга хочет стать дипломатом. Я тоже так думала, пока не узнала, что это из-за мальчика. Оказалось, они в лагере познакомились. А он, прикинь, хоть с ней нормально общался, но так и не просёк, что ей понравился. Даже когда она перевелась именно в его класс. Парни иногда – такие тормоза! – Надя посмотрела на меня, ища одобрения.
Я слушала затаив дыхание и всё, что могла – это согласно кивнуть, чтобы Надя не останавливалась.
- Ольга говорила, что он вечно среди ребят время проводил, на свой волне всегда. На девчонок внимание не обращал. Ну как – не обращал, общался, но не так, как парень в пятнадцать уже должен… ну, ты понимаешь, да?
Я, конечно, понимала плохо, но к данному моменту уже представляла. Вот, что я никак не могла себе представить – как можно не обратить внимание на такую девушку, как Оля, да ещё которая к тебе «не ровно дышит»?
- На переменах тоже – всё с этими кэпсами игрался, - продолжила Надя. - Вся школа по ним с ума сходила, да и сейчас, как видишь, ещё не утихло. Турниры устраивали, даже потасовки из-за них случались. Больной народ… из-за каких-то фишек… У Елисея все самые популярные в школе коллекции были почти в полном составе - если он играл, то почти всегда собирал «урожай». Оля рассказывала, что к ним в класс даже одинадцатиклассники заваливались – на разборки – типа Елисей их «рынку мешал». «Тёмную» грозились устроить. Но Елисей тоже за словом в карман не лез, как Оля рассказывала, да и среди одноклассников у него поддержка была – в активе класса числился: поставил условие, вроде как – если он хоть раз проиграет, то отдаёт всю коллекцию, на которую ставили, а если выиграет – то забирает любую фишку по своему выбору. И представляешь, выиграл! – улыбнулась Надя, - Оля с таким восторгом рассказывала, словно он прям герой какой. А уж как эти товарищи злились… Если бы они все вместе не пропали тогда, год назад, я сто пудов бы подумала, что это они виноваты в его исчезновении… Так что ты видела во сне? – внезапно перевела тему Лазорева, и теперь уже отвечать предстояло мне.
- Его.. Он.. он со мной разговаривал…
- Значит, всё-таки соврала по поводу фотографии, да? – сощурилась Надя.
- Да, прости… - виновато опустила глаза я, - хотя на объявлении он.. немного другой.
- Вот-вот, у тебя было такое лицо, словно ты какую большую знаменитость увидела, а не знакомого, потому я и повелась, - проворчала Лазорева. Хотя, вроде бы, она не разозлилась, - а ещё я подумала, что если Оля не приукрашивает, конечно, Елисей не такой человек, чтобы целый год пропадать не знай где и заставлять близких так переживать… Так ты всё-таки не знаешь, где он? Он.. ну.. когда ты его «видела»… не говорил тебе что случилось и где он сейчас?
Похоже, Наде всё же с трудом давались эти мои «вещие» предположения.
- Нет, не сказал, но, мне кажется, я смогу узнать.
- С помощью кэпсов? – скептически усмехнулась Надя.
- Да, с помощью них, - серьёзно ответила я.
- Ну-ну.. А он хоть что-то тебе сказал в этом твоём… сне? Он вообще.. как?
Не озвученный до конца вопрос я поняла. Но не хотела ни обнадёживать, ни показывать сомнения в том, что он жив. Рассказать, что я «во сне» с мёртвым мальчиком разговариваю – себе дороже. Потому я ответила только на первый вопрос.
- Рассказал о себе… о школе… о семье немного…
- Что, прям так? – в голосе Лазоревой слышалось всё больше недоверия. Я опасалась, что ещё немного, и она снова усомнится во всём, что я рассказала.
- Да. Про имя своё необычное говорил, - и я пересказала Наде ту историю, которую слышала от Елисея.
Усмешка с губ Лазоревой пропала, но в глазах всё ещё плескалось сомнение.
- Таких подробностей я не знаю, но своим именем он гордился, это точно. И это отношение, со слов Ольги, все окружающие перенимали. В лагере и классе точно проблем из-за имени у него не было.
Ненадолго повисло молчание.
- Так что ты собираешься дальше делать с этой своей фишкой? – Надя указала на предмет разговора, который я всё ещё держала в руке.
- Пока точно не знаю… пойду в библиотеку, информацию поищу.
- А потом будешь нового сна дожидаться? – голос Нади опять сочился ядом, - Ой, дурочка ты всё же, Ольховская! Вроде бы сейчас не врёшь, и даже где-то попадаешь в точку, но всё равно… Ты точно на учёте у психиатра не числишься? – спросил она то ли в шутку, то ли на полном серьёзе.
- Нет, - обижаться на вопрос с моей стороны было бы глупо.
- Ну ладно, иди в свою… библиотеку. Пока время до вечера есть. И… это… держи меня в курсе, если что действительно важное узнаешь, хорошо?
- Хорошо, - коротко согласилась я. Узнать бы ещё что-то «действительно важное».
В этот раз поиск информации прошёл быстрее: у меня уже был свой список книг, содержащих нужные мне разделы. Правда, сейчас полагаться мне пришлось не на название маски, а на её изображение. Впрочем, искомое божество даже по внешнему виду отсылало к уже просмотренному ранее шаманско-буддийскому пантеону. Итак, в моих руках находилась маска «Махакалы» - защитника истины. Несмотря на устрашающий вид – это «просветлённое божество», которое «борется с негативными силами посредством сострадания и разрушает препятствия на праведном пути». Но больше всего меня заинтересовала вот эта строчка: «часто устанавливается у алтарей и у входов в сакральные помещения». Похоже, ещё один ключ, открывающий дверь, но со знаком «плюс». А какую дверь требуется открыть – сомнений у меня давно уже не осталось. Осталось только собрать вместе остатки решимости и вернуться туда, где всё и началось.



Прямо здесь, где осталось что-то от ночи,
Полную ясность обретают мои очи,
На поверхность знаки всплывают,
Поток приближается - я ощущаю,
Надежды и печали вызываю,
Я чувствую прошлое в том, что есть,
Поток приближается, он уже здесь.


Я стояла в своей комнате у окна и смотрела на серебристый диск луны. Почти идеально круглый. Повернуть назад? Подождать ещё месяц, два, год? Нет. Да и, наверное, так и должно было случиться, что я попадала точно на полнолуние, которое наступало завтра ночью. Увижу ли я новый месяц? Предчувствие молчало, а мою решимость, словно морской берег, омывали волны страха. В дверь тихонько постучали.
- Рит, суп на плите. Поешь потом, пока горячий, - услышала я голос мамы.
- А вы? Вы с папой уже поужинали? – неожиданно для себя спросила я.
- Как раз сели за стол…
- Подождите, я с вами поем.
Быстро подойдя к двери, я отперла замок и встретила удивлённый взгляд мамы.
Повод удивиться у неё был: я вот уже пару лет добровольно не присутствовала на семейных ужинах, разве что только по праздникам. Но сейчас мне очень-очень захотелось вернуться к тому времени, когда мы каждый день собирались за одним столом, и мама раскладывала по тарелкам еду – с пылу-жару.
- Можно, мам? – спросила я, и мой голос вдруг зазвенел от волнения.
- Конечно, Рит, - мама с тревогой всмотрелось в моё лицо, - у тебя всё хорошо?
- Всё хорошо, просто… просто я так давно не… не сидела с вами, - закончила я совсем не тем, что хотелось сказать, - Пошли, не будем заставлять папу голодать, - я попыталась улыбнуться и тут же отвернулась, так как глаза почему-то защипало.
«Прости меня…»
Обогнав маму, я попыталась взять себя в руки, и на кухню вошла уже успокоившись.
Ароматные щи; мамины рассказы о прошедшем дне; странные папины шутки, которые понимали только мы трое; обсуждение поступков героев сериала на диване перед телевизором, когда мы перебрались в зал… Я вдруг ощутила, что меня это совсем не раздражает, напротив - я едва могла подавить в себе желание прижаться к маминому плечу. Но ограничилась тем, что подсела к ней поближе – иначе в конец бы её разволновала. И моя мама, так осторожно обращавшаяся ко мне в начале вечера (словно боялась, что я в любой момент могу убежать к себе в комнату), с каждым словом становилась всё веселей и расслабленней. Я и не заметила, как уже на пару с папой подтрунивала над ней, а она смеялась и, не замечая сама, гладила меня по руке, которую я сейчас не одёргивала…
«Простите меня…»
Уже поздно вечером, когда родители стали готовиться ко сну, я залезла с ногами на подоконник, засунув за ухо шариковую ручку и разложив на коленях несколько чистых лист бумаги.
- Спокойной ночи, Рита, - послышался за дверью голос мамы.
- Спокойной ночи, мама! Дверь открыта - зайди, если хочешь.
Дверь приоткрылась; полоска света из коридора достигла окна. Мама заглянула, увидела меня на подоконнике, и заходить не стала. На её лице проскользнула мягкая улыбка.
- Спокойной ночи, дочь, - снова пожелала она и осторожно закрыла дверь.
Моё горло снова свело спазмом. Ну, нет! Я ведь вернусь? Всё будет хорошо? Всё будет хорошо. Когда я вернусь, я сделаю всё, чтобы было хорошо.
Пальцы сжали тетрадные листы. Письмо родителям всё же надо оставить. Рассказать не всю правду, конечно, но обязательно написать где меня можно будет найти и то, что я должна была им давно сказать: попросить прощения, и не только это… На всякий пожарный. Я бы не хотела, чтобы получилось так, как с Елисеем и его родными… Но, если я собираюсь вернуться, то оставлять письмо в своей комнате – нельзя. Зная мою маму… Если я не приду домой следующей ночью (а до полуночи я точно не вернусь, в любом случае), то мои вещи однозначно будут перерыты… А после того, как я вела себя сегодня… Да я более, чем уверенна, что даже если я буду отсутствовать под благовидным предлогом – мама обязательно прошерстит комнату в моё отсутствие… Зачем её пугать заранее? И что тогда делать?
Мой взгляд скользнул по приготовленным вещам: наушники и плеер, тридцать шестая фишка «Масок», фонарик – всё это лежало рядом с сумкой, учебниками и тетрадями, которые я вывалила на кровать, когда доставала чистые листы для письма. Есть ли смысл завтра идти в школу? «А ведь – есть. Точно!» – меня осенило. Прости, Надя, мне необходимо воспользоваться твоей помощью ещё раз.

- Прикрой меня, пожалуйста, если придётся - я хочу сказать маме, что сегодня ночую у подруги-одноклассницы, назвав твоё имя и… адрес.
Адрес я подсмотрела в классном журнале. И кое-как отсидела все уроки, поймав Лазореву только на выходе из школы. Помня реакцию её подружек, я решила не компрометировать Надю своим обществом, и дожидалась, когда она останется одна. К сожалению, момент представился только по дороге домой.
- Какого ты ещё мой адрес будешь называть?! – ожидаемо вспылила Лазорева, - И с чего ты вообще решила, что я соглашусь играть роль твоей подружки?
Н-да, действительно, с чего я так решила?
- Прости, но я только к тебе могу обратиться… Тебе не придётся ничего объяснять! Мама проверять не будет… - затараторила я, пытаясь убедить Надю, что моя просьба не доставит ей хлопот. Но был ещё один момент:
- Только если я не приду завтра в школу… И если я действительно не приду до конца учебного дня… тогда ты отдай ей, пожалуйста, это письмо.. – я достала из кармана сумки конверт и протянула его однокласснице.
- Ты мне ещё и роль почтальона теперь приписываешь? – Надя смерила пренебрежительным взглядом письмо, - Что за? Сама, небось, на ночную дискотеку собралась, так зачем эта корреспонденция? – По лицу Лазоревой было видно, что она ни на миг не допустила вариант с дискотекой, и ждёт моих объяснений.
- Это связано с тем случаем… Елисеем. Мне нужна, Надь, действительно нужна твоя помощь. В последний раз, а?
- Ты что-то обнаружила с помощью своих дурацких фишек? Так что молчала? Я же сказала – всё мне рассказывать, если что найдёшь!
- Там только намёки…подсказки из мифов… Я должна проверить сначала.
- Так. Либо ты мне всё рассказываешь, либо даже не надейся на помощь с моей стороны!
Я посмотрела на Надю: руки в карманах короткого пальто, взгляд светлых глаз исподлобья, сжатые в тонкую полоску губы – настроена Лазорева была предельно серьёзно.
Не надо бы мне её вмешивать. Но возникшая надежда, что кто-то хоть немного разделит со мной этот груз, стала большим искушением. Хорошо, расскажу ей ровно столько, сколько нужно, чтобы убедить взять письмо и прикрыть меня перед родителями.
- Согласна.
В одной руке я всё ещё держала конверт, а другой достала из кармана кэпс, повертев его между пальцами, чтобы показать изображение.
- Фишка, судя по информации – это ключ. А я знаю, где находится дверь. Там я надеюсь найти ответы.
- Тогда пошли, чего время теряем, - Лазорева нетерпеливо передёрнула плечами, на выдохе сдув со лба прядку русой чёлки.
- Сейчас нельзя, я смогу сделать это только ночью, - я осталась неподвижной.
- Прям обязательно ночью? – усмехнулась Надя, - Ещё и с каким-нибудь колдовским обрядом, скажи…
Я удивлённо вскинула на одноклассницу глаза. Надя же, поймав взгляд, подалась назад и нахмурилась.
- Если ты сейчас ещё прибавишь, что ты.. – она сделала маленький шаг назад, - Перестань! У тебя сейчас опять глаза стали… Я думала, мне померещилось в прошлый раз... Но, чёрт возьми, они опять из карих в жёлтые... - Надя сделала ещё один шаг назад.
Я проглотила новую волну удивления и мысленно приказала себе расслабиться. Чувствовалось, что моя собеседница снова на грани того, чтобы сбежать. Надо было прекратить её пугать.
- Надь, возьми письмо, - тихо сказала я, протягивая конверт, - там есть адрес, куда я пойду, но мне лучше сделать это одной. А ты открой его только... если я завтра не приду.
Лазорева бросила неуверенный взгляд на меня, но письмо всё же взяла.
- Хорошо, - буркнула она, - я уверенна, что завтра ты придёшь и расскажешь мне очередную сказочку. Но даже если и сказочка, чтоб рассказала дословно!
- Конечно, - слабо улыбнулась я, - завтра приду и всё расскажу.

Догорающий закат над провалом в стене, откуда виднеется тёмный силуэт полуразрушенного трёхэтажного здания – до боли знакомая картина. Итак, я снова здесь – на промзоне. Сердце в груди не желало замедлять свой бег с того самого момента, как я сошла с подножки троллейбуса на остановку. Сделав над собой усилие, я всё же перепрыгнула через канаву теплотрассы. Яркими картинами замелькали воспоминания обо мне и Елисее, когда я, сама взяв его за руку, шагнула с ним за пределы стройки.. Его удивлённые глаза и восторженная улыбка… Как ощущение из прошлого (или я почувствовала это снова?), ладонь пронзили тонкие уколы, словно статическое электричество. Тогда я всё списала на эмоции, но может ли быть, что это именно я вывела тогда Елисея наружу? Значит ли это, что всё в моих руках? Я взглянула на свои ладони – обычные такие девичьи ладошки… Даже слишком маленькие для моих лет, я бы сказала. Но бабушка говорила, что сила – она внутри… Человек – лишь проводник. «Не бойся, Маргарита, не бойся. Ты - сможешь», - шепнула я себе. И словно эхо, в мыслях зазвучал голос бабушки Марты, повторяющий эти же слова. Я зашагала дальше – между обломками бетонных плит, по строительному мусору, мёрзлой земле и жалким остаткам травы – наступал декабрь, температура уже вовсю стремилась к нулевой отметке, но небеса в этом году не спешили разродиться первым снегом.
В подвал спускаться я не торопилась. Неумолимо темнело с каждой минутой, но до полуночи ещё было много времени. Ноги сами понесли меня на второй этаж – в «комнату Елисея». И там меня ожидал сюрприз. Лазорева Надя! Она стояла ко мне спиной, но я сразу узнала её вишнёвое пальто и разбросанные по плечам русые волосы. Услышав шорох моих шагов, она порывисто обернулась и уставилась на меня широко распахнутыми глазами. Я сразу поняла, что она разглядывала до моего прихода: портрет Елисея, нарисованный масляными красками на стене.
- Ты.., - Надя сглотнула, прежде чем продолжила, - Откуда этот портрет?
- Это я нарисовала… - я несмело прошла в комнату. Надя отступила назад, к окну. Молнией мелькнуло ещё одно воспоминание, как пятилась от Елисея я сама.
- Ты действительно его видела? – почти прошептала Надя, обернувшись к портрету. – Он тут не как на фотографии, и синяя куртка, в которой он был в день исчезновения…
- Да, видела, - так же тихо откликнулась я, - ты всё ещё мне не веришь?
- И эта стройка? Он был здесь? – не слушала меня Надя, - Те ответы, про которые ты говорила – они тут?! Надо вызывать милицию, пусть разбираются, - быстро добавила Лазорева, направившись к выходу.
- Нет! Не сегодня! – я бросилась к дверному проёму и загородила его собой.
В глазах Лазоревой запылал гнев, она решительно шагнула в мою сторону, но встретившись со мной лицом к лицу, побледнела и сбавила свой напор.
- Ты специально, да? - прошептала она.
- До утра, потерпи, пожалуйста, до утра. Если я не появлюсь на первом же уроке – вызови милицию. Да, так и сделай – это правильно. Прошло же столько времени, чего стоит подождать ещё день? – я даже не пыталась скрыть мольбу в своём голосе.
- И что ты будешь делать тут до утра? – остановилась Надя.
- Лучше тебе не спрашивать… - ответила я.
Даже при желании я всё равно не смогла бы объяснить, потому что толком не знала и сама.
- И, поверь, лучше не находиться здесь в это время. Да, а как ты давно здесь? Открыла письмо? – задала я вопрос, который пришёл в голову сразу, как я увидела на промзоне одноклассницу.
- Да, распечатала, - ничтоже сумятившись, ответила Надя, - Уже часа два здесь, - добавила она, - успела тут всё обойти.
- Всё обошла..? - тихо ужаснулась я, представив, что она спускалась на нулевой этаж.
- Да, с подвала до верхнего этажа. Хотя ничего примечательного, кроме гнилых досок и голых стен не обнаружила, пока вот не наткнулась… - она снова бросила взгляд на портрет.
Я громко выдохнула от облегчения. Не увидела, не почувствовала – ну и славно! Её, видимо, тоже «не почувствовали»…
- Я что-то пропустила? Ты говорила про какой-то ключи и дверь, – подозрительно спросила Лазорева, кажется, уже вернув всю свою уверенность и решительность.
- Ничего из того, что могло бы сейчас помочь, - отозвалась я, - дальше должна я сама.
- Сама, значит, - дразнящим тоном переспросила Надя, - а меня, хоть, выпустишь? – Она кивнула на мои руки, которыми я всё ещё упиралась в дверной проём.
- Да, если ты пойдёшь домой.
- А если не пойду? – вздёрнула брови Лазорева, - Что сделаешь?
- Попрошу ещё раз… - я опустила руки и подалась в сторону, - попрошу ещё раз тебя, Надя, не вызывать милицию и поехать сейчас домой. Подождать меня до завтра.
Я не поднимала глаз. Запугивать девушку мне было совсем не по душе, физически её удержать я бы не смогла, да и смысла в этом не было. Осталось только надеяться, что она меня услышит.
- А… черт с тобой, Ольховская! Ты меня саму с ума сведешь! Не знаю уже, где правда, а где – твои фантазии… Говоришь такое, и при этом искреннее в это веришь, да ещё и пишешь так, что хочешь - не хочешь – волноваться станешь … - тут Лазорева немного смутилась – видимо, читать чужие письма всё-таки не было для неё обычным делом.
То, что она вскрыла письмо, мне однозначно не понравилось, но пока это отходило на задний план: в чёрном прямоугольнике окна уже появился силуэт полной луны. Чем больше темнело небо, тем ярче сияла луна. И я кожей чувствовала энергию, из которой был соткан этот серебристый свет.
- Поехала я домой. Жду только до первого урока, - бросила Надя, проходя мимо меня.
- Спасибо, - откликнулась я.
Убедившись, что Лазорева покинула территорию промзоны, я вернулась в здание и опустилась на несколько кирпичей, сваленных кучей возле стены первого этажа. Полночь ещё не наступила, а я уже так устала… Отвернув рукав своей куртки, я взглянула на маленький циферблат часов – всего семь сорок пять. Раньше одиннадцати вниз не спущусь – так я решила. В оставшееся время можно отдохнуть, набраться сил. Сил… Я подняла глаза к небу – плотные облака то и дело скрывали лунный диск, но когда он снова всплывал в своей полной красе, то рассеивал вокруг себя веер полупрозрачных лучей, словно дождь из тени и света, связывающий небо и землю… «Лунная дорога». Я никогда не видела этого раньше. Или не знала, как надо смотреть, чтобы видеть… Встав под этот лунный дождь, я закрыла глаза. Усталость сняло почти сразу же, а время, как мне казалось, то замедлялось, то бежало вперёд… Когда я опомнилась и снова взглянула на часы – было уже без пятнадцати минут двенадцать. Сердце подпрыгнуло к самому горлу. Я схватила сумку, лежавшую у моих ног, достала фонарик и поспешила к лестнице.
Слабый свет фонарика смешался с лунным, освещая мне путь, по которому я уже не раз проходила. Сказать, что мне было страшно – не сказать ничего. Но я всё шла вперёд, сжимая одной рукой лямку сумки у плеча, а другой – заветный кэпс. Слава богу (или мне стоило по этому поводу насторожиться?), никакого жуткого шёпота я сейчас не слышала. Так, медленно, но верно, я оказалась у той самой проржавевшей двери. Ужасные картины прошлого прорывались в мои мысли, но я усилием воли отгоняла их прочь. И пока у меня это получалось. Но ничего нового и не происходило. Никаких голосов, теней, никаких всплесков новой энергии, кроме той, что ощущалась в этом месте с самого входа на территорию здания. Я растерянно остановилась и попыталась рассмотреть дверь в неровном свете фонаря, дергавшегося в моей дрожащей руке. Небольшая дверь, в половину роста взрослого мужчины, с хлопьями ржавчины на потемневшем железе; простая ручка на металлическая планке такого же буро-зелёного цвета; пустые петли для висячего замка. Хмм… если самого замка нет, то, может, дверь не заперта? Страх сжал грудь в тиски, когда я потянулась к ручке, чтобы попробовать открыть дверь. Толкнула вперед – ничего. Изо всех сил потянула на себя – бесполезно. Дверь была заперта. На смену облегчению быстро пришло расстройство, так как я определённо знала, что мне нужно попасть внутрь, но такими темпами у меня это не получится. Но почему же дверь заперта? Причины реальные или… сверхъестественные? Я посветила в довольно широкую щель между косяком и железным листом – определённо, там был затвор. И вёл он к дверной ручке. Ощупав железную планку под ручкой, я действительно обнаружила там маленькую скважину врезанного замка – почти незаметную в темноте и за слоями ржавчины. Замок - есть, нет - ключа. Или… есть? Я раскрыла ладонь, в которой сжимала кэпс номер тридцать шесть. Поднесла круглую фишку к замку и тут же опустила руку, огорчённая: слишком большой и толстый кэпс для этой скважины. Но неужели я думала, что он просто должен пройти? Тут же должно быть замешано нечто бОльшее… Я снова поднесла фишку к замку, тесно прижав её к планке и сосредоточилась… И… ничего не произошло. Я даже ничего необычного не ощутила. Вот только… снова эхо воспоминаний принесло мне голос бабушки: «Тебе должно помочь что-то, что знаешь, что умеешь именно ты». Допустим, то, что знаю, я уже использовала… А вот, что такого умею именно я? Я снова сверилась с часами – четыре минуты до двенадцати… Ох, вот ведь… Не знаю почему, но я была уверена, что время наступления полуночи пропускать нельзя. Задумавшись, я попыталась ещё раз мысленно пройтись по своей жизни и умениям… Никогда ранее не занималась подобным самоанализом. Прогулки, музыка, рисование… Что-нибудь из этого? Склонность к прогулкам в одиночестве уже завела меня в это место, музыка… музыка помогла впервые нащупать нить интуиции… Рисование? А вот это уже ближе к чему-то, что умею именно я. Если отбросить ложную скромность, все, кто видели мои эскизы, говорили, что у меня – талант. Да и на уроке ИЗО рисунки ставили в пример, что в прошлой, что в этой школе… Значит, рисование? И что я могу нарисовать? Ответ пришёл так быстро, что я даже негромко рассмеялась от его очевидности: раз есть ключ, но не подходит замок, то такой нужно нарисовать! Только… только красок с собой нет… Я обернулась вокруг себя, светя под ноги фонариком, в поисках чего-нибудь вроде куска кирпича, который можно было бы использовать вместо мела… Но пол застилал только слой пыли вперемешку с битым стеклом и каким-то мусором, который никак не подходил на роль пишущего средства. А время не ждало! Я ещё раз взглянула часы – у меня оставалась всего минута… Осколок стекла не оставил на ржавой двери никаких заметных следов. Я в отчаянии ещё раз подёргала за ручку. Безрезультатно. И тут мой взгляд снова упал на кусок стекла, который я держала в правой руке… Я перевела взгляд с него на другую руку и, не медля более, полоснула осколком по левой ладони. Резкая боль смешалась с горячей волной, которая затопила мою окровавленную кисть. Указательным пальцем правой руки я зачерпнула алую влагу и провела по металлическому листу двери. И ещё раз, и – ещё. Левая рука уже немела, но я продолжала выдавливать кровь из ладони, штрих за штрихом очерчивая силуэт замочной скважины под планкой дверной ручки. Когда замок приобрёл узнаваемый облик, я вынула окровавленными пальцами из кармана куртки фишку и поднесла её ребром к нарисованной скважине - точно такой же высоты, как и кэпс. Коснувшись «замка», фишка вдруг слабо засветилась, а потом легко вошла в скважину, провалившись внутрь, как монета в автомат с газировкой. Раздался характерный щелчок, и дверь чуть подалась вперёд. Я, забыв как дышать, потянула её, и она распахнулась, открыв тёмный прямоугольник нового помещения. Подняв с пола фонарик, я шагнула за порог.



Искусственный свет немного рассеял темноту помещения, да и дверь я оставила открытой, но всё равно двигаться приходилось на ощупь. Прямо у порога я наткнулась на кучу тряпья – поспешно шагнула в сторону. Луч фонаря прыгал по стенам и полу, подчиняясь нервной дрожи моих рук, потому трудно было отчётливо разглядеть, какой величины эта комната. Тем не менее, в неровном свете я заметила несколько керосиновых ламп, валяющихся на бетонном полу; в ряду бутылок у стены сверкнуло темно-зелёное стекло… Я попыталась подойти ближе – хотела рассмотреть, что за кульки одежды или барахла темнели рядом… и вдруг моей ноги коснулось что-то живое, скользнув по колготкам выше ботинок. Я взвизгнула и отпрыгнула, брыкаясь и направляя фонарик на себя: нечто маленькое и чёрное бросилось в сторону. Тяжело дыша, я посветила в этом направлении – блеснуло несколько пар огоньков, рассыпавшихся по углам в сопровождении быстрого цокота. Крысы! Я сделала несколько судорожных вздохов и тут почувствовала это... Кисло-сладкий запах смерти… Едва уловимый, он стал явственнее ощущаться только тогда, когда я задумалась об этом. Похолодев от ужаса, я забыла о крысах и закрутила головой, пытаясь определить его источник, но было такое чувство, что запах впитался в стены и пол, уже давно отравляя воздух этой комнаты. На автомате я сделала несколько шагов назад, и тут под подошвой левого ботинка что-то хрустнуло. Я быстро оглянулась. Свет фонаря выхватил ещё один тряпичный куль, в котором что-то белело… Я отняла ботинок от пола, рассматривая, на что наступила… и закрыла рукой рот, подавляя крик, а потом и рвотный позыв – это была кость. Мой взгляд последовал за лучом фонарика – среди тканевой массы - судя по всему – одежды, находился человеческий череп. Грязного желто-зелёного цвета, в каких-то тёмных ошмётках между пустыми глазницами и у основания… Я подалась назад, задев мыском ботинок тряпки… Волосы на моей голове встали дыбом - череп вдруг зашевелился и ухнул вниз в тряпичную массу, а затем всё «тело» в своём одёжном куле обмякло и с отвратительным звуком рассыпалось по полу, сдувшись, как спущенная шина… Уф-фф… я попыталась восстановить дыхание, мне казалось, что тошнотворный запах, осевший на губах и в горле, мешает нормально дышать. Стараясь держаться как можно дальше , я направилась к одной из кирпичных стен, и - неожиданно оказалась на коленях на полу – споткнулась о выступающий конец бетонной плиты. Унимая бешенный стук сердца, я снова поднялась, отряхивая с колен, ставших влажными, липкую грязь. Костяшки пальцев рук болели от удара – я упёрлась кулаками в пол, когда упала. Левая ладонь снова засаднила. Я убрала руку в карман – не хватало ещё запачкать рану.
В этом конце комнаты было сыро. Я посветила фонариком вниз и увидела прямоугольные куски плит, обнажающие тёмный квадрат земли. Рассматривать, что там, я пока не решилась. Мне было и без того страшно, тошно и очень хотелось уйти отсюда… То, что тут находится труп - само по себе являлось кошмаром, а ещё атмосфера помещения давила на плечи почти физически, и я в любой момент боялась появления тех самых существ… Но мне надо было увидеть своими глазами, убедиться, что там Елисей, если это так… Сделав над собой усилие, я снова вернулась к телу. Ох, боже мой… не он: куртка с капюшоном грязно-красного цвета, да и «берцы» - я хорошо помнила, что у Елисея были кроссовки. Подняв фонарик, я уже уверенней провела лучом света по периметру комнаты, освещая помещение настолько, насколько хватало мощности фонарика… Ладонь снова потянулась ко рту – все эти тёмные силуэты от самого порога и по всей комнате, похоже, были телами мертвецов… На непослушных ногах я подошла к следующему, вернее, к двум, лежавшим рядом друг с другом в каких-то вывернутых позах. При попытке немного подвинуть… тела... ногой, чтобы рассмотреть вещи, одно из них опять осыпалось на прилипшие к земле чёрные ошмётки – то ли ткани, то ли чего-то ещё…. Мой обед снова попросился наружу. И, похоже, тела Елисея среди останков не было. Я продолжала медленно продвигаться вдоль стены к выходу, освещая себе дорогу и периодически шарахаясь от писка крыс, затаившихся в темноте. Странно, помещение походило на частично обустроенную комнату: какие-то плакаты, что-то вроде импровизированного стола в центре из скреплённых друг с другом досок… В одном из углов находилась ещё одна куча тряпья. Я прошла бы мимо – слишком бесформенной она была по сравнению с предыдущими, но что-то остановило меня. Внутренний голос. Горечь начала затоплять сердце ещё до того, как я, опустившись на корточки, принялась рассматривать останки. Они были прикрыты чем-то вроде покрывала, так что пришлось сначала стянуть его. Скелет и без моего вмешательства стал кучей рассыпавшихся костей, череп я не сразу заметила – он был замотан другой тканью… Я проглотила ещё один комок, застрявший в горле, и перевела взгляд: рубашка грязными лоскутами свисала по сторонам, джинсы в тёмных подтёках… Верхняя одежда обнаружилась под самими останками - неразличимого цвета от грязи и пятен, покрывавших её. Но я уже знала, неуловимо, по деталям, по «молнии», по лейблу возле кармана джинс, по обуви, и по чему-то ещё, я поняла, что здесь лежит он, Елисей… Грудь сдавило болезненной тяжестью – я поняла, что в глубине души всё-таки надеялась на то, что он может быть жив. Но сейчас призрачная надежда умерла рядом с этими костями.
Я опустилась с корточек на колени возле Елисея, больше не заботясь ни о чистоте своей одежды, ни о том, что нахожусь в окружении мёртвых тел или чего-то похуже.
- Что же с тобой случилось, Елисей? И что мне дальше делать? - прошептала я.
Где-то снаружи по крыше забарабанил дождь.
– Боже, я ведь не зря проделала весь этот путь, открыла дверь? Что-то привело меня сюда, ведь было же какое-то предназначение? – я запрокинула голову, чтобы не дать пролиться слезам, начавшим застилать мне глаза. - Я чувствую, что это не конец, но что мне сделать? Как спасти его?! – сказала я вслух, сама не зная к кому обращаясь.
Дождь усилился. В помещении повеяло влажной свежестью, замещая омерзительный запах смерти. Дождь? Странно – сезон дождей уже давно закончился. Я перевела взгляд на Елисея и вздрогнула: останков рядом не было. Сердце забилось у самого горла. Я вскочила на ноги и лихорадочно повела фонариком вокруг – другие тела тоже исчезли! Более того, что-то едва уловимо изменилось в самой комнате – разбросанный по полу мусор пропал, валяющиеся керосиновые лампы вдруг оказались на столе рядом с какими-то другими предметами, а ещё – в помещении незаметно потемнело. Я резко обернулась к двери – она оказалась закрытой! Меня захлестнула паника. Ноги налились свинцовой тяжестью, когда я попыталась сделать несколько шагов по направлению к выходу, освещая дорогу фонариком, который (слава богу!) всё ещё горел. При этом я судорожно вслушивалась в происходящее вокруг, ожидая и страшась услышать знакомый «шепот». И я услышала. Но не его - вполне земные, человеческие голоса. Они звучали по другую сторону от двери, становясь всё громче и ближе. А потом дверь отворилась, заливая помещение дневным светом, и в комнату вошла группа парней, среди которых был Елисей! Живой, выглядящий таким, каким я запомнила его в нашу первую встречу.


- Мама, это демоны? Это Дикий Гон? Привидения, вырвавшиеся из ада?
- Мама, мама!
- Тише, тише, дети! Это не демоны, не дьяволы. Хуже. Это люди.
Надрывались собаки. Завывал ветер. Звенели подковы.
Сквозь село и сквозь ночь мчалась разгульная ватага...

А. Сапковский "Башня Ласточки"



- Блин! За шиворот натекло! – один из парней, высокий и худощавый, который первый шагнул за порог, отряхнул с кожаной куртки воду и замотал головой, как мокрый пёс. - Проходи дальше, не тормози! – обратился он, кажется к Елисею. - Помогите ему усилиться, пацаны.
- Муви, давай, - идущий следом за Елисеем юноша внушительной комплекции довольно бесцеремонно толкнул его в плечо.
- Только без рук, - Елисей резко скинул с плеча чужую ладонь и, оглядывая помещение, сделал несколько шагов внутрь комнаты, остановившись в метрах трёх от меня.
К этому моменту, я, наконец, отошла от изумления и снова обрела голос:
- Елисей… Елисей! – стала я звать его, всё громче. Но он меня проигнорировал, даже головы не повернул в мою сторону.
- Это я, Рита, Маргарита! Ты помнишь меня? – выкрикнула я, бросившись к нему на встречу.
В этот момент кто-то из других мальчишек с керосиновой лампой в руке вышел мне наперерез. Я испуганно притормозила, но, по инерции, врезалась в его грудь и… прошла насквозь! А мальчик спокойно, словно ничего и не заметил, подошёл к коробке у стены, достал спички и зажёг лампу. Раскрыв от удивления рот, я остановилась, ошарашено оглядываясь вокруг. Парни деловито рассредоточились по помещению: один, невысокий, в красной куртке, подошёл к деревянному столу и стал выкладывать на него что-то из своих карманов; другой принялся разжигать другие керосинки. Плотный парень бухнулся в «кресло», которое я не заметила раньше: сделанное из множества наваленных друг на друга стёганных одеял и спецовок. Высокий юноша подошёл к двери, прикрыл её, но оставил доступ для света. Света? Солнечного?!
Я поискала глазами Елисея. Он стоял возле одной из стен, разглядывая плакат или постер с героями какого-то фильма, и взбивал влажные волосы пальцами, запустив ладонь в свою густую шевелюру – как и у других мальчишек, его волосы и одежда были сырыми от дождя.
- Елисей... – прошептала я, подойдя к нему и тронув за плечо. Моя рука скользнула через куртку в пустоту. И медленно пришло осознание, что передо мной разворачивается картина прошлого, где я могу лишь наблюдать, словно сама стала призраком...
- Ну что, начнём? – произнёс командным тоном долговязый парень.
Все мальчишки обернулись к нему. Двое старшеклассников ухватились за края самодельного стола и с неприятным скрипящим звуком подтащили его в центр комнаты. Парень, что валялся в «кресле», поднялся и вразвалочку подошёл к остальным. Небрежно высыпав на стол содержимое пакета, который он извлек из своего портфеля, юноша пододвинул горстку кэпсов к аккуратным стопкам, уже возвышавшимся рядом.
-Эй, Сеня, и ты гони свои!
Я недоумённо проследила за взглядом долговязого парня – обращался он к Елисею.
- Я же говорил – меня зовут Елисей, - тихо, сквозь зубы, проговорил тот, но подошёл к столу и выложил из сумки свои фишки напротив остальных.
- На какие первыми будем играть? – спросил один из мальчиков.
- Выбирай, Сеня, - протянул долговязый, нарочно выделив последнее слово.
Мне жутко захотелось, чтобы он перекратил издевательски усмехаться. Ещё не сообразив, что буду делать, я двинулась в его направлении, но когда прошла сквозь стол с кэпсами, остановилась. Бесполезно.
- Это же ваш шанс отыграться, так что предоставляю выбор вам. И напомню, если вы забыли – у меня, в отличие от вас, есть все наборы. Полные больше, чем наполовину, - прозвучал голос Елисея. Спокойный, нет – имитирующий насмешливую размеренность голоса долговязого.
Четверо парней, как один, напряглись. Крупный даже подался в строну Елисея, но долговязый его остановил едва уловимым поворотом головы.
- Может, тогда сперва на «Сотки»? - мальчик в красной куртке сгрёб в ладонь несколько кэпсов из стопки на столе.
- Давайте, - подхватил другой, подкладывая к новой стопке на полу фишки из своей горсти.
-Ладно, - согласился долговязый.
Следующие несколько часов я наблюдала за игрой в кэпсы. По бетонному полу стучали грани картонных фишек. Целая горсть кидалась на пол под пристальными взглядами пятерых юношей. Каждый оборот на «рубашку» фишки сопровождался разочарованным возгласом, каждый поворот на лицевую сторону – триумфальным улюлюканьем. Но одно становилось ясно – Елисей выигрывал. Временами уменьшаясь или задерживаясь на уровне остальных, тем не менее, его стопки кэпсов всё росли. Когда очередь дошла до серии «Маски», старшеклассники уже порядком подустали, и только дух соперничества поддерживал их интерес с к игре. Хотя, по отношению к Елисею это было не совсем верным.
- Давайте опять игру-реваш! – высказался он после очередного тура. - Я ставлю все свои фишки против тех из ваших коллекций, которых не хватает мне для каждого набора. Получается около трёх сотен кэпсов против трёх десятков, Выгодно, не так ли? - в голосе Елисея сквозил неприкрытый азарт.
Юноша, тот самый, что выглядел постарше и повыше, скептически прищурился, но выдал:
- Принято. Парни, вы как?
В ответ прозвучал нестройный хор согласных возгласов.
- Делаем ставки! – провозгласил долговязый.
В комнате, тем временем, стало чуть темнее – вечерело. Луч света, проглядывающий из-за двери, потускнел, но шум дождя не утихал.
Вновь собранная стопка из фишек разных наборов красовалась в центре игрового поля. Елисей обвёл рукой все свои кэпсы на столе, и выдвинул из колонки одну фишку для игры.
- Играем на очки по кругу. Первый раунд – я и он, – объявил долговязый.
Об пол ударились две фишки. Елисей улыбнулся – его кэпс перевернулся вверх рисунком пестрой маски. Долговязый, быстро справившись с эмоциями, проскользнувшими на лице, объявил:
- Одно очко в твою пользу. Второй раунд.
Елисей поднял за грани обе фишки и бросил вниз. Описав дугу, одна упала «рубашкой вверх», вторая – картинкой. Елисей нахмурился.
- Ноль очков. Переход хода! – заявил долговязый и махнул следующему мальчишке, блондину в спортивном костюме.
Два кэпса легли лицевой стороной вверх.
- Очко Трофимычу! – радостно огласил долговязый.
В следующий раз одна фишка опять легла рубашкой и был объявлен переход хода. Мальчик в красной куртке проиграл (ни один из его кэпсов не перевернулся нужной стороной) и ход перешёл к следующему игроку.
Я не заметила, как и меня затянула игра. Теперь перед Елисеем сидел старшеклассник с крупной физиономией и мощной фигурой. Я надеялась, что здоровяку не повезет, но, в то же время, опасалась этого.
Большим и указательным пальцем парень взял стопку из двух фишек за грани, повертел в руках и неожиданно бросил на пол. Я даже не успела уследить за его движениями. Обе фишки легли лицевой стороной вверх. Мой вздох разочарования слился со вздохом Елисея.
- Два очка в нашу пользу – послышался возбуждённый возглас долговязого.
В следующем раунде ход снова перешел к Елисею. Я затаила дыхание. Фишки описали кульбит в воздухе и с тихим стуком опустились на пол.
- Сеня, два очка, - нехотя признал долговязый, - Раунд десятый, решающий, - объявил юноша.
Елисей только что завершил равнять стопку фишек и взвесил на ладони два игровых кэпса. Фишки взлетели в воздух и опустились на пол, закрутившись юлой. Один кэпс остановился, открыв напряжённым зрителям изображение яркой машины. Вторая фишка всё ещё вертелась на бетонной плите, словно волчок. Свет керосиновой лампы вывел алую надпись «рубашки» кэпса: «Masks», но в последний момент фишка упала лицом пёстрой языческой маски вверх.
Результат объявлен не был, его все и так поняли - Елисей опять выиграл. На несколько мгновений повисло молчание.
- Я победил, - наконец, тихо сказал Елисей, - а значит, забираю свой выигрыш.
- Ничего ты не забираешь! – взревел плотный парень, поднимаясь в полный рост.
- Ты мухлевал, - подал голос долговязый, хотя в его тоне не было уверенности.
- Как вы себе это представляете? Вы же всё видели своими глазами! – отозвался Елисей, тоже поднимаясь.
- Значит, тебе случайно повезло! – воскликнул долговязый, - Я обнуляю результат. Давай переиграем!
- Что значит - обнуляю?! – возмутился Елисей. – Всё было по честному! Я выиграл, значит – давайте кэпсы, как договорились, и я ухожу.
Елисей сделал шаг по направлению к стопке призовых фишек. Ему преградил путь долговязый. Следом за ним вокруг Елисея сгруппировались остальные парни.
- У меня есть предложение, - ухмыльнулся первый юноша, - ты оставляешь нам все свои фишки, а мы не мешаем твоему уходу.
- Не согласен, - по-прежнему не повышая тона, проговорил Елисей, но в его голосе сквозила холодная ярость, - я честно выиграл, потому не отдам свои фишки, и имею полное право забрать свой выигрыш.
- А кто подтвердит твои права – уже в открытую рассмеялся долговязый.
Я не заметила, как он кинулся к Елисею и схватил его за разворот крутки, цедя каждое слово:
- Либо ты оставляешь нам всё по-хорошему... либо – по-плохому...
- Согласись, Елисей, прошу! Оставь им всё, что они хотят, и уходи! - взмолилась я, становясь напротив Елисея и пытаясь заглянуть ему в глаза.
Я как никогда ясно ощущала приближение чего-то необратимого.
Но он меня не слышал.
- Я сам могу подтвердить свои права, - Елисей выкинул вперёд руку, и в тот же миг худощавый юноша согнулся пополам, отпустив ворот его куртки.
- За своим выигрышем я вернусь позже, а сейчас – я ухожу, - голос Елисея на миг дрогнул, но он тут же справился с собой. Подойдя к импровизированному столу, он выгреб в сумку стопки своих фишек, но не успел застегнуть молнию, как сумку из его рук выбил парень - тот, что обладал внушительной комплекцией.
- Никуда ты не уйдёшь, ты не у себя дома, - выдохнул он, и тут же двинул кулаком в лицо Елисея. Тот упал.
- Пацаны, научим Сеню манерам, - взвизгнул долговязый, разогнувшись, наконец, и подскочив к недругу. Удар ногой пришелся Елисею в подбородок. Брызнула кровь, окропив рассыпанные по полу фишки.
К распластавшемуся на полу Елисею подскочили другие мальчишки. Я закричала. Но мой крик остался не услышанным. И тут я ощутила ледяной ветер, проникший в помещение сквозь приоткрытую дверь. Новый порыв резкого ветра завершился оглушающим грохотом. Я обернулась в сторону выхода. Все мальчишки тоже обернулись. Дверь в комнату захлопнулась. В помещении немного потемнело, хотя свет керосиновых ламп развеивал сумрак.
- Что за фигня! Трофимыч, распахни дверь! – отвлёкся от своего гнусного занятия долговязый.
Мальчишка в спортивном костюме послушно подошёл к двери.
- Она не открывается - через пару секунд произнес он, испуганно.
- Что значит – не открывается? – Худощавый юноша оставил Елисея, и подошел к выходу. Вечерний свет всё ещё проникал в комнату сквозь зазоры между дверной створкой и стеной. Подёргав дверь, худощавый убедился, что та не открывается.
- У кого ключи? – воскликнул он.
- У меня... - неуверенно подал голос мальчик в красной куртке.
- Ну так открывай, что тормозишь!
Мальчишка взял со стола керосиновую лампу и несколько секунд возился возле двери.
- Ничего не выйдет... – дрожащим голосом объявил он, - с этой стороны ведь нет замочной скважины, вы забыли..?
- Не может быть! Этот замок вообще не должен защёлкиваться... Дай ключ! - долговязый отобрал ключ и лампу у мальчика, стал изучать дверь. Через несколько мгновений в повисшей тишине прозвучал возглас:
- От, чёрт!
- Не получится открыть? – срывающимся голосом произнёс кто-то из мальчишек.
- С этой стороны – нет. Замочной скважины нет...
- Кто ещё знает про это место? – послышался голос Елисея. Он сидел на полу, утирая краем рукава сочащуюся из разбитой губы кровь.
- Никто, - мрачно произнёс бугай.
- Это был наш секретный штаб. О нём знали только мы четверо.. ну.. теперь ты ещё.. – отозвался долговязый.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 10 дек 2013, 20:25 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 18:44
Сообщений: 4059


Уже полностью стемнело, а мальчики всё ещё пытались открыть дверь. По их лицам, искажённым то ли беспокойством, то ли светотенью от керосиновых ламп, было видно, как растёт напряжение после каждой попытки. В ходу уже побывали все предметы, годившиеся для вскрытия замка: палки, перочинный нож, тонкий железный прут... Я сама кусала губы, наблюдая, как ребята снова и снова возвращаются к запертому выходу, мечутся, примериваясь то к одной стороне двери, то - к другой. Будто их загнали в клетку. А так и было, потому что я почувствовала… К тревоге за мальчишек, которая становилась всё сильнее, прибавлялось что-то ещё. Едва различимое, леденящее кровь ощущение. Оно сразу пропадало, если специально не сосредотачиваться. И я трусливо отмахнулась от него.
Елисей тоже пару раз подходил к двери, осматривал затвор, железный лист и стены вокруг него. Раз парни подпустили Елисея к выходу (а ведь до этого полезли в драку, чтобы не дать ему уйти), значит, уже считают, что дело плохо. Я решила изучить замок. Хотя не понимала, как помочь, даже если увижу то, что не увидели они. Приблизившись к двери вплотную, я невольно содрогнулась, когда моё тело прошло сквозь фигуры мальчишек и будто застряло в них. В полутьме казалось, что у меня несколько лишних конечностей, которые шевелятся внутри и снаружи тела. Жуть. Я попыталась отстраниться, прижалась к двери, и вдруг обнаружила себя по другую сторону. Оказывается, для меня эта комната не была запертой клеткой. Я удивилась и растерялась. Какое-то время просто оглядывалась: темень, через дыру в потолке льёт дождь, проходит сквозь меня, скапливается лужами под ногами. В кусочке неба, затянутом облаками, угадывается лунный диск. Возня по другую сторону двери вернула мои мысли к мальчикам, запертым за ней. Я протянула руку - она легко прошла за железный лист. Решив пока не заходить, я направила на замок свет фонарика и стала его осматривать, но скоро убедилась, что толку от этого мало. Брусок затвора выглядел прочным и больше, чем на половину скрывался в выемке металлической рамы, к которой крепилась дверь. Ещё я поняла, что рисунок замочной скважины и моя сумка, оставленная у порога - исчезли. Это лишь подтверждало догадку, что сейчас я присутствую в другом времени. Прошлое за дверью, в подвале рядом с ней, а за пределами стройки? Смогу ли я что-то изменить? Раздумывать некогда, надо проверить. Я начала осторожно двигаться в сторону лестницы наверх. С каждым шагом дождь стихал, становилось холоднее и... светлее? Я подняла голову - луну уже не скрывали тучи, и, кажется, она изменила своё положение на небе. Ещё через два шага луна оказалась почти там, где я видела её перед тем, как открыла дверь. И я вдруг испугалась, что не смогу вернуться к Елисею, больше не увижу его... живого. Больше вообще его не увижу! А ведь я так ничего и не сделала, чтобы ему помочь! Резко повернув назад, я побежала, натыкаясь на балки и стены, а нарастающая темнота вызвала сейчас не страх, а облегчение. Проливной дождь встретил меня у двери, через которую я ввалилась в комнату, не сбавляя шага.
Мальчики уже не толпились у выхода, а сидели рядом на корточках, скучившись вокруг трёх керосиновых ламп. Только Елисей находился в стороне, у стены. Я посветила в его сторону - он стоял низко опустил голову, правой ладонью упёрся в лоб, взлохматив чёлку, и за этой рукой было не рассмотреть его лица.
- Может, погасим все лампы, кроме одной? - подал голос светловолосый парень, во время игры в кэпсы названный Трофимычем, - Солярку экономить надо...
- Зачем? - возразил ему долговязый, - Ты здесь надолго остаться решил? Я собираюсь завтра же свалить из этого ... - он выругался, - места! И не хочу сидеть всю ночь в темноте.
- Утром две погасим, - примирил парней здоровяк - тут такие щели, что света нам хватит, чтобы заняться замком, - он указал на довольно широкие полосы, темнеющие над дверью и под ней.
Но к рассвету осталась гореть только одна керосинка: остальные затушили ночью же, когда вокруг ощутимо запахло топливом. К тому же, мальчик в красной куртке, которого трое других называли Малой, стал настойчиво жаловаться на головную боль.
Ночью никто не спал. Елисей молча сидел на полу всё у той же стены. Время от времени он поднимал голову и глядел в сторону выхода или провожал взглядом парней. Те снова разошлись по своему штабу: бугай вернулся в "кресло", Трофимыч и Малой переговаривались, не отходя далеко от двери (кажется, первый успокаивал второго, в голосе которого уже слышалась паника), а худощавый постоянно пересаживался с одного места на другое, иногда ругаясь вслух.
Я присела на корточки рядом с Елисеем. Он меня не видел, не ощущал, и я ничего не могла с этим поделать. Мне оставалось только на него смотреть, с болью выглядывать в полумраке ссадины на подбородке, опухшую после драки губу, сжатые в замок пальцы рук; пытаться понять, какие мысли сейчас в его голове. И чувствовать своё бессилие. Так я просидела до тех пор, пока солнечные лучи не заструились пыльными дорожками из дверных щелей.
Как только посветлело, парни опять принялись за замок, но ещё раз убедились, что сломать или выбить затвор у них не выйдет.
- Боб, этот ржавый кусок железа вынести реально? - обратился долговязый к парню, что был крупнее остальных.
Тот отошёл на пару шагов и с разбега двинул в дверь плечом, попинал ногами, затем осмотрел железный лист, оценивая результат, - Не, Сега, бесполезняк.
- Крепления посмотри, может, с петель снять удастся? - предложил Елисей. Как и остальные ребята, он с самого утра находился у двери.
Юноша, которого здоровяк звал Сегой, поднял бровь и посмотрел на Елисея так, будто удивился его присутствию в этой комнате, но кивнул Бобу, одобряя предложение.
- Да, точно! Сбить петли! Они должны быть ржавыми! - обрадовался Малой и нетерпеливо заёрзал на месте.
К огромному разочарованию ребят (и моему. Хотя, на что я надеялась, если сама недавно толкалась в запертую дверь?) эта идея тоже не прокатила. До петель было не добраться — болты и что там ещё, с помощью чего они держались, находились с другой стороны, а пластина была крепко припаяна к косяку. Боб немного поковырялся между дверью и рамой металлическим прутом, потом - перочинным ножом. Но прут всё время застревал в узком зазоре, а лезвие ножика лишь царапало крепление.
- Вот, дерьмо! - сплюнул Трофимыч.
Сега и Боб выругались похуже. Малой испуганно взглянул на товарищей, потом - на Елисея. Тот недоверчиво осматривал дверной проем, снова и снова.
- Ещё гениальные идеи есть? - ядовито поинтересовался долговязый, обращаясь сначала к Елисею, потом - ко всем остальным. - Нет? Тогда я за топливом для мозгов. И вообще - замудохался уже, всё - брейк!
Он поднял с пола горящую керосиновую лампу, развернулся, при этом, задев Елисея плечом, явно нарочно, и направился в другой конец комнаты. Меня всё больше бесил этот тип! Я отступила в сторону, не хотела с ним пересекаться даже в своём призрачном состоянии. Но через пару секунд всё равно обернулась. На звук: возле стены что-то загремело и зазвенело. В руках Сеги появилась бутылка. Похоже, пивная. В коробке и прямо на полу обнаружилось ещё несколько. Парень пошебуршил в соседнем ящике и достал оттуда пару бело-коричневых упаковок размером с пачку молока.
- Боб, лови! – Сега кинул приятелю одну из них.
Следующие полетели в руки двух других мальчишек. Немного помедлив, долговязый обернулся к Елисею:
- На! И не говори потом, что мы не добрые, - Сега ухмыльнулся и бросил в его сторону ещё одну шуршащую упаковку. В пол силы бросил. Пачка не долетела до Елисея и приземлилась у моих ног. Я опустила на неё призрачный свет фонарика и прочитала надпись: «хрустящий картофель в ломтиках».
А они тут, в штабе, хорошо обустроились.
Подошёл Елисей и поднял пачку. Вернувшись в свой угол, он с хлопком разорвал упаковку, немного просыпав хлопья на пол. Рядом слышался шелест и хруст – ребята вовсю уминали хлопья. Главный приглашающим жестом указал на пивные бутылки, и мальчишки тут же разобрали по одной. Только Елисей остался стоять в нерешительности:
- А вода у вас есть?
- Мы тебе, что, октябрята? – Сега неспешно потягивал пиво из стеклянного горлышка, - есть только это, что намного лучше, - он качнул бутылкой.
- И пионеры - никакие, – тихо добавил Елисей.
- Ты ещё комсомольцев вспомни, – рассмеялся долговязый. Похоже, настроение у него повысилось. Теперь он развалился в кресле, которое вчера облюбовал его крупный приятель, - Жалеешь, наверное, что так и не довелось повязать пионерского галстука? Секрет открою - ничего в этом особенного нет, «вечный октябрёнок». Или ты по жизни «будь готов - всегда готов»? – парень снова заржал.
- Кароч, не будешь пиво, нам больше достанется, - пробубнил Трофимыч с набитым картофельными хлопьями ртом.
- А ему никто и не предлагал, - прозвучал голос Боба.
- Почему – не буду? – ответ Елисея меня немного удивил.
Он подошел к стене и взял одну бутылку из тёмно-зелёного стекла. Подсадив несколько раз крышку об угол ящика, Елисей с негромким пшиком откупорил её и тут же сделал пару жадных глотков. Потом вернулся на своё место, присел на корточки и поставил бутылку возле ног.
- Там не так уж много осталось, - Елисей кивнул в сторону ящика с пивом, - Вам не кажется, что надо экономить, если больше ничего нет?
Его слова остались без ответа: мальчишки уже заметно расслабились и начали болтать о чём-то своём. Мальчик в красной куртке подошёл к коробкам и вытащил ещё одну пачку с хлопьями, тут же её вскрыв.
- И это тоже экономить, - добавил Елисей.
- Сеня, ты что там бормочешь? – долговязый повернул голову в его сторону.
- Пиво и картошка только в этих коробках? Сколько ещё есть? – переспросил Елисей, - лучше за раз всё в расход не пускать, растянуть, мало ли…
Малой, тот, который держал в руках новую пачку, тут же перестал вытаскивать оттуда картофельные хлопья и испуганно взглянул сначала на Елисея, потом – на Главного.
- И ты туда же, экономист? – в голосе Сеги снова послышалось раздражение, - Вот и сидите тут с Трофимычем до посинения! В мои планы это не входит. В ближайшее время если сами не выйдем, нам стопудов помогут.
- Кто поможет? Про подвал кто-то всё же знает? В двери работающий замок… Кто дал вам ключи или откуда вы их взяли? – оживился Елисей.
- Да здесь и нашли. Сказал же, не знает никто, - отмахнулся Сега, - Но нас пятеро - кипишь полюбому должны были ещё вчера поднять. Твоя мамочка, например, – долговязый хмыкнул, - а сегодня ещё учителя стопудов подключились. Когда там менты искать начинают? На третий день? Всё в округе прочешут. Найдут нас, не ссыте, - он грозно взглянул на мальчика с пачкой хлопьев в руках, - чего морозишься? Ешь, давай, пока дают.
Малой судорожно сглотнул, вытащил ещё один ломтик из пачки, но не поднёс ко рту, а произнёс с лёгкой дрожью в голосе:
- Сега… я как раз об этом хотел спросить… не о картошке, а… это, что ты сказал… - мальчик замялся, переминаясь с ноги на ногу.
- Чего? Ну? Рожай быстрей! – Главный в нетерпении сдвинул брови.
- Отлить он хочет, - ухмыльнулся Боб.
Малой кивнул и потупил взгляд. Сега ругнулся, но потом махнул рукой в самый дальний конец комнаты, куда почти не доходил свет от керосиновой лампы.
- Блин, и сидеть потом в этом дерьме, - добавил Сега, отпихнув от себя уже пустую пивную бутылку. Та завалилась на бок и со звоном покатилась по бетонному полу.
- А что поделать? – невозмутимо откликнулся Боб, проводив глазами бутылку и переведя взгляд на мальчишку, спина которого уже темнела в углу комнаты, - я, вон, тоже хочу. Все мы люди-человеки.
- Вы хоть прикройте там чем-нибудь! – Главный опять выругался.
Его ругань уже не резала слух, но меня передёрнуло, когда я вспомнила о том, что из этой ситуации им уже не выбраться. И с каждым днём будет только хуже.

Я наблюдала за мальчишками весь остаток дня, ночь, следующее утро… Но было кое-что странное... В отличие от них, я не чувствовала ни жажды, ни голода, ни других потребностей, и само ощущение времени… Трудно подобрать слова для этого: я, вроде бы, проживала с ребятами каждую секунду, но время шло как-то иначе, словно я находилась в его центре, в точке отсчёта, вокруг которой разворачивалось происходящее. И само время вокруг меня текло по-другому, как во сне. Да, именно! Такое ощущение бывает как раз во сне. Особенно, когда ты досыпаешь последние секунды перед тем, как встать. Бывало, мама будит в школу, а ты просишь ещё минуту, падаешь снова на подушку, дремлешь, и в эти секунды тебе снится целый сон, в котором ты проживаешь пару часов, а то и – лет. Сейчас со мной творилось нечто похожее. Несколько дней прошли перед глазами, но никак не отразились на мне физически. Только наблюдать за Елисеем и остальными стало тяжелее. Иногда я спрашивала себя, как долго это выдержу…

Всё труднее держаться становилось и парням. Кажется, это был день третий или четвёртый, когда первым взорвался Сега. Хотя именно он до этого упорно твердил, что выйдет отсюда в ближайшее время и затыкал каждого сомневающегося. Это произошло после того, как светловолосый юноша, имя которого ни разу так и не прозвучало (все звали его только Трофимычем), предложил снова сыграть в кэпсы, чтобы убить время. Сега просто впал в бешенство, перевернул стол, на котором Трофимыч уже собрал пару стопок, целую минуту осыпал всех и всё ругательствами, а потом стал долбиться в железную дверь. Пинал её ногами, бил кулаками. До этого парни несколько дней пытались разобрать стену вокруг металлической рамы, но всё, чего добились – это осыпали цементную штукатурку и обнаружили за ней кирпичную кладку. Тонкий железный прут оказался бесполезен: стена не поддавалась, на кирпичах появились лишь маленькие сколы. Ребята подбадривали друг друга, мол, «медленно, но верно» (хотя, мне казалось, что было очевидно - без инструментов времени на это понадобится нереально много). Сейчас же Сега вёл себя как псих – он долбил даже не стену, а дверь, в прочности которой мы все давно убедились. Его оттащил Боб, а Елисей с Трофимычем помогли удержать, пока Сега чуть-чуть не успокоился. Костяшки пальцев он разбил в кровь, но, кажется, не заметил этого. Где-то час после этого мальчишки сидели каждый по своим местам. Сега, Елисей и Малой молчали, а Трофимыч с Бобом периодически ругались себе под нос, и как-то незаметно начали ругаться вместе. Не друг с другом, а на подвал, на дверь, на промзону, на всю ситуацию вообще. Атмосфера снова накалилась. В конце концов, Боб подошёл к стене и теперь сам начал озверело ковырять её прутом, ножиком, острым концом деревяшки – всем, что попало под руку. Он провозился так минут десять, а потом обернулся к остальным и на повышенных тонах велел помогать. Трофимыч и Малой присоединились к штурму стены, кто с чем в руках. Сега остался сидеть в своём углу – похоже, всё ещё отходил. Елисей тоже не стал подниматься со своего места. Боб гневно окрикнул его, не стесняясь в выражениях. Елисей в ответ вскинул голову, но не сделал и шагу. Здоровяк оторвался от своего занятия. Его глаза меня пугали. Я взмолилась, чтобы Елисей смолчал, не провоцировал, послушался! Словно в ответ на мои молитвы, он встал, поднял с пола коробок спичек, и стал возиться с керосиновой лампой. Ответив Бобу, что поищет кусок арматуры или палку попрочнее, Елисей поднял лампу за металлическое кольцо, развернулся и сделал несколько шагов от двери. Я пошла за ним. Я всё время так делала - держалась поближе к нему. К сожалению, это всё, что я могла, поэтому, мучилась от собственного бессилия, понимая, что время уходит. И только я заметила, как изменилось лицо Елисея: плотно сжатые губы, застывший взгляд, желваки, ходящие туда-сюда… Я почувствовала его напряжение на грани взрыва, как своё. В горле появился ком, ладони сами сложились в кулаки. Елисей остановился. Минуту, показавшуюся мне вечностью, он простоял на месте, потом резко выдохнул, взъерошил пятерней чёлку, и действительно начал осматривать стены, коробки, всё помещение. В который раз. И в который раз поиски инструментов для взлома стены ничего не дали. Даже другой приличной железки не нашлось, только деревянные палки, полусгнившие доски от старых ящиков и ржавые вёдра с ветошью и мусором.
После полудня быстро стемнело, и снаружи опять послышался шум дождя. Сега уже давно пришёл в себя. Теперь он копошился среди ящиков и коробок, но искал, похоже, не инструменты.
- У кого пиво осталось? – Главный повернулся к мальчишкам.
Боб и Елисей покачали головой.
- Не, со вчерашнего вечера нет ничего, - откликнулся Малой.
- У меня на дне осталось, только это уже не пиво, а гадость, - Трофимыч покосился на бутылку рядом с ящиком, на котором сидел.
- Мне пофик, гони сюда, - Сега принял из рук парня бутылку и в два глотка осушил её до конца.
- Нам нужна вода, - прозвучал голос Елисея.
Я обернулась к нему – он хмурился и смотрел в сторону закрытой двери.
- Там, снаружи, дождь, если бы… - продолжил Елисей и осёкся. Потом резко обернулся и уставился в темноту комнаты, - Я видел утром, там, у стены, труба водосточная. Слышите - вода шумит. В трубе тоже шумит! Давайте сломаем её – и будет вода! – Елисей вскочил с места, на его губах впервые за эти дни появилась улыбка, - Ну же, несите нож, палки - всё что есть!
- Слышь, гений, тебе кто командовать разрешил? И радости полные штаны от своей новой мега-идеи, – Сега с прищуром смотрел на Елисея.
- Так ведь, хорошая, даже – отличная, идея, - тут же возразил он, - сколько ты ещё без своего пива тут просидишь?
- Самый умный, чтоль? – в голосе Сеги появились угрожающие ноты, - довыпендриваешся опять!
Его слова напугали только меня. Особенно, после того, как я увидела на лице Елисея то самое выражение, что совсем недавно, и как в тот первый день, за секунду до драки. Слава богу, долговязый не видел Елисея так же хорошо, как видела его я, в призрачном свете своего фонарика.
- Надо действовать сейчас, пока дождь не кончился. Я могу и сам, - глухо произнёс Елисей.
Он направился к керосинке, стоящей возле двери - её потушили, ожидая вечера. И тут же послышался окрик Сеги:
- Не давайте ему лампу! Боб!
Здоровяк тёмным силуэтом вырос на фоне двери и поднял керосинку.
- Нечего тут хозяйничать, не дома, – Сега скрестил руки на груди, - если зудит – иди, возись, но без лампы – пожёг уже днём нашу солярку.
Елисей кинул быстрый взгляд на Главного, и молча удалился в темноту. Я пошла за ним, освещая дальнюю стену фонариком. Жаль, Елисею от него толку не было. Он нащупал трубу, обхватил руками, пробуя раскачать – железо было ржавым, но труба не казалась хлипкой и плотно сидела в основании бетонного пола. Елисей несколько раз провёл ладонями по трубе и уцепился за металлическое кольцо на стыке двух её звеньев, почти у самого пола. Склонился, пытаясь что-то там рассмотреть, но было слишком темно. Помощь неожиданно пришла от Боба. Сначала за моей спиной разгорелся свет, потом послышался голос Боба:
- Сег, пусть сломает – пить охота.
Главный на это промолчал, и здоровяк, покачивая лампой, подошёл к Елисею. Тот кивнул Бобу и в мерцающем свете керосинки нащупал два больших ржавых винта по краям металлического кольца. Он попробовал крутить их пальцами – не вышло.
- Ножик нужен.
Я хмыкнула, когда Боб молча достал из кармана перочинный нож и протянул его Елисею.
Когда это здоровяк успел стать пай-мальчиком? Вот что жажда с людьми делает. Хотя я не могла об этом судить – сама-то её не испытывала. Но снова не смогла сдержать удивления, когда обнаружился ещё один единомышленник.
- Всё правильно, нам нужна вода - мы же должны выиграть время, продержаться, пока нас не найдут, - это подал голос Трофимыч, - без еды, вроде как, люди неделями живут, а без воды – кранты…
- Ты о еде не напоминай, - отозвался Малой, - ой, только бы выбраться отсюда… Больше ни ногой на заброшку! Если домой вернусь – свечку поставлю!
- Ты ещё скажи, что в Бога веришь, - раздался насмешливый голос Сеги.
Я обернулась к мальчишкам, - всё равно Елисей пока ничего не добился – крутил лезвием ножа в резьбе винтов, пытаясь их провернуть.
- Поверю, если он нас спасёт, - серьёзно ответил Малой, и добавил почему-то шёпотом, - я, вообще-то, даже крещённый.
Сега издал булькающий звук – нечто между смехом и улюлюканьем:
- Может, и крестик под майкой носишь?
- Не ношу, - смутился Малой, - хотя бабуля велела носить. Но, боюсь, родители увидят – обругают и меня, и её. Бабуля меня тайно крестила, когда совсем мелкий был, а родители у меня партийные – не верят, не поймут.
- Ну и правильно. Мои такой фигнёй никогда не страдали и мне голову этой ересью не забивали.
- Конечно, твоим, Исаев, о нематериальном думать некогда, с их биз-нэ-сом, - встрял в беседу Трофимыч. Он ухмылялся.
- Ой, кто бы говорил о высоких материях! Трофимыч – будущее нашего пролетариата. Или не пойдёшь по стопам отца, раз он тебе не родной? – обратился Сега к светловолосому парню.
Тот переменился в лице.
- Он, по крайней мере, дома, с семьёй всё время, а не барыжит в столице месяцами – что есть отец, что – нет, - огрызнулся юноша, сверля взглядом Главного.
- Так, Боб, кажется, тут кто-то начал борзеть, - пугающе тихо произнёс Сега, не отводя взгляда от светловолосого, и даже не обернувшись в сторону того, чьё имя назвал.
- Трофим… - вырвалось у Малого.
Похоже, это было настоящим именем «Трофимыча». Какое-то время он смотрел на Сегу, потом отвёл глаза.
- Чего, говоришь? – отозвался здоровяк. Он всё ещё находился рядом с Елисеем.
- Есть успехи? Горло дерёт уже – пересохло всё, - тут же сменил тему светловолосый.
- Да, ковыряемся. Болты – дрянь. Надо раскурочить саму штуковину. Идите, помогайте, если быстрее хотите, - ответил Боб.
Малой с Трофимом подошли к стене. Я тоже вернулась к Елисею – он раскачивал нож, вставленный по самую рукоятку между железным кольцом и трубой. Крепление на стыке сошло с места, но труба всё ещё оставалась единым целым.
- Она, может, приварена там, - пробормотал Трофим.
- Хватайтесь-ка выше и по разным сторонам, - начал командовать Боб, - а ты, - он ткнул в сторону Елисея, - нож забери и отойди - я попробую с ноги пробить. Если там прогнило всё, то…
Боб не договорил, и с силой пнул берцем по основанию трубы. Труба отозвалась гулом. Елисей отошёл на шаг. Здоровяк попробовал снова. С третьей попытки труба заметно покривилась. Ребята радостно вскрикнули. Даже Сега подошёл поближе и стал наблюдать за процессом. Через несколько минут дело было сделано: верхняя часть на стыке отошла от нижней. Немного, буквально на два сантиметра, но этого было достаточно, чтобы на ржавых краях тут же начала скапливаться влага – снаружи всё ещё лил дождь. Сначала каплями, потом – маленькой струйкой, вода полилась на бетонный пол.
- Быстрее! Тару какую-нибудь принесите! Бутылки! – воскликнул Елисей.
Я так обрадовалась - у него получилось! Какой же он всё-таки молодец! Добавлять «был» даже в мыслях не хотелось. А еще, в этот раз с ним никто не спорил, напротив мальчишки кинулись за бутылками, и скоро рядом с трубой выстроилась целая батарея. Елисей, прямо так, не споласкивая, начал подставлять бутылки под бегущую струйку. Наполнив первую, он протянул её Бобу и занялся следующей. Тот подозрительно уставился на плещущуюся за тёмным стеклом жидкость:
- Что-то… это… а я не траванусь? Мало ли, где она была…
- Да с крыши, с карнизов она. Это ливнёвка - система труб, не из канализации же, - вставил Трофим.
- Но труба такая старая и ржавая. И что там выше – черт знает. Разве эту воду ещё можно называть дождевой? - проговорил Малой.
- Вот-вот, - подтвердил Боб, - надо бы вскипятить, что-ли… солярка есть, спички, газеты… Щас банку жестяную откопаю – тут были где-то…
- Да, ну тебя, Сань! – вставил вдруг Сега, - ты мне ещё, на ночь глядя, костры тут разводить будешь? Не баба ведь - кипяток ему подавай. Может, ещё чай с сахаром попросишь? Пей так! - с этими словами Сега выхватил из рук Елисея другую бутылку, наверное, ещё даже не полную, и начал большими глотками пить.
- Да, а ещё солярку экономить надо, - вставил Трофим, - мы ведь решили - спокойно ждём, пока нас не найдут, - парень тихонько покосился на Сегу, - но, чтоб не остаться совсем без света. Дай мне следующую, – обратился Трофим к Елисею.
Боб (он же – Саша, хотя мне никак не удавалось переключиться на имя. Кличка будто срослась с внушительной фигурой юноши) что-то проворчал себе под нос, но начал пить из своей бутылки. Сначала медленно, потом уже не осторожничая.
Напор воды был маленький, бутылок – много, так что этот процесс затянулся надолго. Елисей сидел на корточках перед развороченным водостоком и наполнял одну тару за другой, даже не сделав перерыв, чтоб самому попить. А ведь ему наверняка хотелось не меньше, чем другим. Ребята, получив по бутылке с водой, разошлись по комнате. Ну, будет справедливо добавить, что мальчики не забили на просьбу Елисея отыскать целую тару для воды. Вскоре к батарее пивных бутылок присоединилась металлическая канистра (судя по запаху – из-под солярки. И что они будут с ней делать? Потом как из неё пить?), маленькая кучка пустых жестяных банок - из-под консервов или из-под чего-то подобного, и вершина этих «сокровищ»: большое вёдро, литров на десять, гнутое и ржавое, но с целым дном. Елисей подставил под съехавший край водостока очередную бутылку, закрепил её под углом, уперев в пол и, наконец, сам утолил жажду.
Наступил поздний вечер или даже ночь (точное время я уже давно не знала - стрелка на ручных часах перестала двигаться в первый же день, как я оказалась в этой комнате), а Елисей еще возился с водой. Дождь всё лил, и, судя по напору струи, снаружи был ливень. Наполнив всю тару, Елисей стал по одной ополаскивать каждую посудину, и наполнять её свежей водой. Я не переставала удивляться, откуда у него столько сил? Чтобы не паниковать, чтобы всё терпеть и даже соображать. И просто чтобы что-то делать. Ведь это мне было неважно, что я не пью, не ем, не сплю – а для него каждый день становился тяжелее другого. После того, как бутылки, банки и ведро опять заполнила дождевая вода, Елисей принялся за канистру, но скоро отставил её в сторону, вылив очередную порцию вонючей воды.
- Народ, с этой штукой не прокатит – солярка не отмывается, - обернулся он к мальчикам.
- Ну и забей, - зевая, отозвался Боб, - хватит уже там возюкаться, уснуть не могу. И лампу погасить надо. Типа кто про экономию твердил?
- Да, Сеня, вода уже есть, завтра бутылки освободим и снова наполним, - подключился Сега.
- Если завтра дождь будет, - заметил Елисей.
- Не завтра, так послезавтра – осень же на дворе.
- Ладно, только всё равно наполню, на всякий случай… - Елисей подставил узкое горлышко канистры под струю, уже образовавшую лужу возле стены.
- Хорош уже! Гаси свет и спать иди, пионер! – Сега заворочался на своём лежбище из старых газет и тряпья поверх матраса, - какой ещё, нафик, «случай»?
- Умыться, руки помыть, например, после прогулки к нужнику, - Елисей кивнул в сторону тёмного угла, служившего туалетом.
- У нас ещё одна баба? – Сега поднял голову, - Умываться по утрам он собрался. Может, вам на пару с Бобом чай, кофэ, какаво и ванну подать?
Я непроизвольно хихикнула, вспоминая фразу из любимого фильма. Елисей тоже улыбнулся, правда, кривовато. Он молча закончил наполнять канистру, попинал трубу, видимо, чтобы она встала на место (до конца это у него не получилось, но вода уже не заливала бетонный пол) и только потом погасил лампу. Мальчишки улеглись спать.

Прошло два дня. Не знаю, было ли дело в воде, в мытье-не мытье рук или в слабом, по сравнению с другими, желудке, но в тот день Трофима «пронесло». В общем, он зачастил в угол, служивший туалетом. В комнате и так уже постоянно витал, мягко говоря, не самый приятный запах, а сейчас стало ещё хуже. В этот раз я страдала вместе с остальными. Я могла не чувствовать желаний своего организма, прикосновений и других ощущений, но возможность слышать запахи у меня была с самого начала. Сега снова взбесился. Трофим в ответ на его ругань лишь виновато молчал. Хотя он разве был виноват?
- Хоть бы прибрал за собой, закрыл своё дерьмо, я не знаю! – Сега в этот раз быстро выдохся, уже через минуту голос его стал заметно тише. Хотя лицо всё ещё было злобным.
- Куда я… во что? Тут же не земля, а газетой – бесполезно… - пробурчал Трофим.
- Да хоть сюда! Этим сверху или сразу туда и доской прикрыть, - Сега направился к ведру с водой.
- Ты сбрендил?! – вскочил Елисей.
- А ты – заткнись! – резко выплюнул в его сторону Сега, и тут же пинком перевернул ведро.
Елисей замер, шокировано наблюдая, как ширится тёмное пятно на полу. А Главный уже подхватил пустое ведро и скрылся в тёмном углу. Раздалось лязганье железа, потом – журчание, – похоже, Сега «обновил горшок».
- Почти цивильно, - раздался голос парня, - давно надо было это сделать. Сейчас ещё крышку соображу.
Я повернулась к Елисею. Думаю, на моём лице было написано точно такое же отвращение. Отвращение даже не к последнему действию того человека, а к нему в целом.
- Вот, придурок, - выдохнул Елисей.
- Кому-то велели заткнуться, - эти слова Главный произнес, как ни странно, с улыбкой.
С облегчением, блин! Мне хотелось одновременно плакать и нервно смеяться.
- Уже накопились пустые бутылки – пойдёт дождь, наполним их, - продолжил Сега.
- Этого мало… - ответил Елисей.
- Ты сам - придурок. Дождь всё равно не будет идти вечно, - Сега вдруг перестал улыбаться.
Я посмотрела на Елисея. Тот почему-то ничего не ответил.
А дождь перестал идти ещё вчера. И даже тогда он едва моросил, так что за дверью слышно не было, а из водостока только капало, но не текло. И на следующий день дождя не было, и - дальше… Запасы воды закончились, или – почти закончились. У кого-то осталось в их бутылке, у кого-то – уже нет. Например, у Малого. Он допил последние капли из общей жестяной банки ещё день назад, и теперь мучился, приставая к другим, чтобы они поделились водой. Но у всех счёт шёл на последние глотки. В конце концов, раздражённый Сега послал его к канистре из-под керосинки – она ещё была полна где-то наполовину. Зря он это сделал – Малой на полном серьёзе собрался оттуда пить.
- Не будь идиотом – запаха солярки не чуешь? - попытался остановить его Елисей.
- Мне всё равно, какой там запах – пить хочу, - упрямо возразил Малой и притянул к себе канистру.
- Эй, не дури - эту воду пить нельзя, траванёшься! – Елисей поднялся со своего места.
- Ну как сказать… - вдруг вставил Трофим (он уже пришёл в норму), - мой дядька говорил, что они на заводе и бензин по стопке опрокидывали, когда «трубы горели». Спиртом вонять нельзя было – вытурить могли, а бензином или дизелем – обычное дело. И все живы-здоровы до сих пор.
- Суровая жизнь пролетариата, - усмехнулся Сега.
- Да пусть попробует. Если норм – мы тоже подтянемся. Больше ведь нет ничего, - вставил Боб и перевернул вверх дном свою только что опустошённую бутылку, - там и не солярка даже, а вода. Ну, попала пара капель.
- Внутри все стенки в солярке были, и она ни в какую не сходила. Я, конечно, в этом не разбираюсь, но, думаю после этой воды и ласты склеить можно, – возразил Елисей.
Но Малой уже приложился к круглому отверстию канистры, зажмурившись и наклонив её, чтобы вода полилась прямо в горло. Через секунду он закашлялся, отплёвываясь и вытирая губы рукавом красной куртки:
- Машинное масло какое-то! Буээ…
Рвотные спазмы скрутили мальчишку, но из его желудка ничего не вышло. Давно нечему было.
- М-да… облом, - заключил Боб.
- Возьми, у меня осталось немного… - Елисей обратился к Малому, протягивая свою бутылку.
Мальчишка тут же схватил её, но потом поднял глаза на Елисея:
- А… ты? У тебя ещё есть?
- Нет, но я… не хочу пока.
Ну конечно, «не хотел» он! Меня трясло. Потому что я видела, как сильно Елисей берег воду, как останавливал себя, чтобы не сделать много глотков, а часто просто смачивал парой капель пересохшие губы – и всё!
Но какой смысл был от моего возмущения? Ни Елисей, ни Малой меня не слышали. Последний вообще тут же осушил бутылку, даже не думая переспросить или оставить про запас.

Проблемы с водой не были единственными. Судя по разговорам мальчиков, начало холодать. Они уже давно не снимали свои куртки, но теперь ночами кутались в ветошь и даже обкладывались газетами. И ещё - голод. Разговоров о еде и пустом желудке было особенно много в первые дни, после того, как кончились картофельные хлопья. Потом разговоры как-то резко прекратились. Я не знала - почему. Что мальчишки чувствуют - тоже не знала, но видела, как осунулись их лица, как ввалились глаза, пересохли губы, дрожали руки… Ребята даже двигаться стали меньше, и всё реже возились у двери (да, они периодически подходили туда, то слушая, что творится снаружи, то снова скребя стену или осматривая косяк).

Произошло ещё кое-что. На следующий день. Или это было через два? Честно говоря, я тоже начала сбиваться – время вокруг меня, по ощущениям, могло то сжиматься, то течь медленно-медленно, даже в течение одного дня. Ещё я заметила, что это зависит от моей сосредоточенности на происходящем. Стоило перестать наблюдать и задуматься о чём-то одном, как в следующий миг оказывалось, что прошло полчаса или даже несколько часов. Поэтому я старалась быть внимательной, чтобы не пропустить что-то важное, что могло помочь мне, вернее – Елисею, с моей помощью. Нет, правда! Я очень хотела верить, что не просто так проживаю с ними этот кошмар. В общем, в тот день встали с «постелей» все, кроме Малого. Я первая заметила это и похолодела от мысли, что это может означать. Мне не хватило духу подойти к мальчику, но странность уже заметил Трофим. Вот он сразу двинулся к Малому, окрикнул его, стал трясти и… Слава Богу! Тот что-то промычал и медленно открыл глаза. Рядом уже столпились все остальные ребята.
- Придурок, ты чего так пугаешь! – голос Трофима дрожал.
Малой попытался подняться, но у него это получилось не сразу. В конце концов, он снова принял полулежащее положение, опираясь на локоть.
- Ноги не держат, и голова кружится… А ещё – знобит немного, - пробормотал он сухими губами.
- Заболел, чтоль? – Трофим приложил руку ко лбу мальчика, - Температуры нет, наоборот, ледяной…
- Он замёрз просто, - это подал голос Сега, - конечно, нафига так близко к двери спать. Дует из всех щелей. Не месяц май.
- А, может, это от той воды он… - предположил Елисей и покосился на канистру.
- Он не рвёт, не срёт - так что не заводи опять шарманку, - Сега послал Елисею хмурый взгляд, - замёрз и ослаб без воды и еды – чего тут не понятного?
- Мы все без воды и еды, почему именно он?
- Потому что – дохляк, - отрезал Сега, - так, Трофимыч, помоги ему перебраться ко мне – здесь не дует. Сань – отдай одну стёганку Малому. У тебя ещё не весь жирок сошёл, - Сега слабо улыбнулся, - меньше мерзнешь.
Мальчики выполнили указания Главного. Малой теперь сидел по шею укрытый ватной стёганкой на краю рванного матраса, на котором все эти дни спал Сега.
- Говорят, что во время холода можно друг о друга греться, - высказал Трофим.
- Полезет ко мне – прибью, - Сега показал Малому кулак.
- А мне уже на всё по… - сказал Трофим, - я хоть сейчас с ним в обнимку лягу, если дубак настанет.
- Ночью ко мне приходи, - по слабому голосу Малого нельзя было понять – в шутку он или на полном серьёзе.
От этого разговора всех отвлёк Боб:
- Блин, в горле будто наждак, - он потёр шею, - пить хочу – не могу.
Боб обернулся в сторону канистры.
- Эй, ты же видел, что Малого после вывернуло, - заметил его взгляд Елисей.
Но Боб всё равно пошёл в ту сторону.
- А вдруг, он всё же из-за этого так сейчас? Тоже хочешь? – продолжал отговаривать Елисей.
Боб проигнорировал его слова. Он наклонил канистру, вылил пару капель на ладонь, понюхал, сморщился, потом полил ещё - уже струйкой, потом снова понюхал, лизнул пальцы.
- Терпимо, - там сверху будто плёнка была, - дальше не такой отстой, - Боб нагнулся и направил струю себе в рот, - всё равно тащит, конечно, но – терпимо.
Елисей подался в сторону Боба, потом остановился и стал нервно переминаться с ноги на ногу. Выражение его лица было тревожным.
- Дай, я попробую, - Сега подошёл к Бобу и тоже приложился к канистре, но всего на пару глотков.
- Соляркой тащит, но по вкусу - норм… На безрыбье… Кто ещё хочет? – он обвёл взглядом ребят.
Елисей и, что удивительно, Малой, покачали головой. Трофим же присоединился к Бобу и Главному. До вечера они всего один раз прикладывались к канистре – то ли вкус жидкости был не таким уж терпимым, то ли – просто берегли воду. Я видела, что Елисею каждый раз стоило больших усилий ничего не сказать или не сделать. Уверенна, он до сих пор не признал эту воду питьевой.
Как совсем стемнело, все улеглись спать, погасили лампу. Мой фонарик высветил фигуру Елисея – он не спал. И даже не лежал. Сидел в своём углу, обхватив руками колени, и смотрел в одну точку. Я присела совсем близко к нему, так, что могла слышать его дыхание – почему-то неровное, видеть напряженную складку на переносице. Елисей о чём-то сильно задумался. Скоро его дыхание ещё больше участилось, пару раз он судорожно сглотнул, а потом уронил голову на колени и какое-то время так сидел. Когда Елисей снова поднял голову, его глаза блестели. Теперь комок в горле пришлось проглатывать уже мне.
Что же мысли бродят в твоей голове, Елисей?
Тут он вдруг поднялся и медленно, на ощупь, куда-то пошёл. Лампа стояла у двери – её силуэт немного угадывался в слабом лунном свете, проникающем из щелей. Но Елисей пошёл не к ней. Так же вслепую он направился к дальней стене. И я поняла – он шёл к канистре с водой. Каким-то чудом он не потерял направление, ничего не свалил и никого не разбудил. Когда под его рукой оказался холодный металл, Елисей осторожно перевернул канистру и на ощупь удостоверился, что из горлышка вытекает вода. Оставив канистру лежать на боку, он тихонько вернулся на свою «кровать» - кучу сплющенных картонных коробок, покрытых ветошью. Но ещё долго не могу уснуть, всё ворочался.
Утро началось с ругани – мальчишки обнаружили почти пустую канистру (на дне, похоже, что-то ещё было, но это пить отказался даже Боб). На Елисея подумали сразу, как выяснилось, что последним к воде подходил Сега, и тогда всё было в порядке. Елисей отнекивался, говорил, что ничего не знает, что канистра могла сама упасть, когда Сега её поставил на место, но эти отмазки были совсем не убедительны: с чего бы канистре с плоским дном падать на ровном полу, без ветра и без вмешательства со стороны? Лицо Сеги перекосило, он угрожающе двинулся к Елисею. Тот стоял на месте, всё твердил: «это не я», но глаза отводил. И почему он даже не попытался занять оборонительную позу? Почему стоял и просто ждал?! Я подбежала к Елисею, встала между ним и Сегой, не знаю, зачем, ведь понимала, что толку от этого нет. Но ситуации неожиданно спас Трофим.
- Слушайте, пацаны - я, кажется, кое-что нашёл!
Все, и я в том числе, обернулись к Трофиму.
- Лампу зажгите и дуйте сюда! – продолжил он, - может быть, я знаю, где взять воду.
Светловолосый мальчишка стоял у задней стены, по которой проходил водосток. Тут, рядом, разлилась вода из канистры. Собственно, на это мокрое пятно он и смотрел.
- Ты издеваешься? – вскинулся Сега, снова закипая.
- Ты лампу ближе поставь, и увидишь, - ответил на это Трофим.
Когда подали свет, он указал на полосы, темнее пятна, параллельно отходящие от стены на расстоянии полуметра друг от друга.
- Тут бы слой грязи, но вода его смыла, и вниз протекла, за эту плиту… - продолжил Трофим.
- Там… там выход? – с надеждой в голосе сказал Малой.
Трофим поднял голову и с тоской посмотрел на мальчика:
- Не думаю… там, скорее всего, смотровой или дренажный колодец ливнёвки.
- Ещё один умник нарисовался? – Сега нервно хрустнул костяшками пальцев, - Объясни по-человечески – что за фигня, и воду откуда взять-то?
- Мне про такое отчим рассказывал, когда дачу одному начальнику строил: со всех водосточных труб вода собирается в специальные колодцы. Они разные бывают: дождевые, дренажные – эти обычно у фундамента, снаружи, а раз в подвале – смотровые, ну, чтоб проверить как система работает. Но иногда дренажный тоже внутри делают – тогда там должна быть вода.
- Давай проверим, хватит языком чесать, - Сега нетерпеливо махнул рукой, чтобы Трофим замолчал, - Боб, сможешь плиту сдвинуть? Остальные – тащите нож, прут, деревяшки потоньше…
Мальчишки завозились на полу. Выяснилось, что плита ничем не закреплялась – ребята достаточно легко поддели её железным прутом. Только тяжелой она оказалась – у одного Боба сил ее сместить не хватило (или он ослаб за эти дни?), двигали вчетвером (Малой отдыхал). В итоге плиту отодвинули, под ней оказалась зияющая дыра, уходившая за края отверстия. Сверху её прикрывал внушительный по виду люк с решётками. Когда вниз посветили керосиновой лампой, за решёткой отразились слабые отсветы.
- Там точно вода! – перешёл на возбужденный шёпот Трофим.
После пятиминутной борьбы с люком (чугунным, походу), его тоже сдвинули. Внизу, через сантиметров сорок от края колодца, стояла вода.
- А это не канализация? – с опаской спросил Боб, после того, как принюхался.
Я тоже наклонилась к самому полу – оттуда не то, чтобы воняло, но я засомневалась в свежести этой воды.
- Не видишь чтоль, с этого края от ливнёвки труба идёт, - Трофим распрямился и указал на водосточную трубу, которую не так давно они раскурочили, - А даже если в колодец входит канализационная труба, то стройку же забросили давно.
- А оттуда точно выхода нет? – снова подал голос Малой, - там, под полом, чернота – значит, тоже что-то есть. Может, если туда втиснуться и по воде пройти…
Трофим прервал мальчишку:
- Чернота – потому что колодец больше, чем это отверстие. Он с бетонными стенами, оттуда только другие трубы идут наружу, в коллектор, и со дна подвала…
- Воду доставайте, болваны! – вклинился Сега.
Мальчишки спохватились, принесли бутылки. Главный, как самый длиннорукий, распластался на полу и погрузил горлышко бутылки в воду. Раздался булькающий звук, через десть секунд в руках у Сеги уже была бутылка с водой. Он поднёс горлышко себе под нос:
- Н-да, плесенью или тухлятиной немного тащит.
- Стоячая вода, конечно. Чёрт знает сколько времени копилась. Хотя дожди должны были немного разбавить… - отозвался Трофим.
- Как насчёт вскипятить? Вы даже дождевую собирались, - подал голос всё это время молчащий Елисей.
- Доставайте себе воды и делайте с ней что хотите, вы уже меня за… – Сега ругнулся, - но только попробуйте опять тут что-то испортить! - Главный обращался ко всем, но смотрел на Елисея.
Тот отвёл глаза, а Сега присосался к горлышку, жадно глотая воду. Над дырой в полу склонился Боб, наполнил свою бутылку и в этот раз не стал говорить о кипячении – выпил так.
- А вот я, пожалуй, сейчас соглашусь с Сеней, - осторожно произнёс Трофим, - и Малому советую сырую не пить.
- Хорошо, Трофимыч, но этого, - Главный ткнул в сторону Елисея, - под твоё шефство. Если он что натворит – спрошу с тебя, как с него.
Трофим поморщился, но промолчал.
- Ну, что, разведём огонь? – оживился Елисей, в свою очередь, наполнив бутылку.
- Надо всё нормально продумать. Если б все просто было, думаешь, мы бы мерзли столько времени? Пожара нам тут только не хватало, в закрытой комнате… Боб? - Трофим поискал его глазами, - Ты же сидел на куче тряпок, а когда разобрал их под лежак, то внизу таз должен был остаться. Где он?
- Вон, у той стены валяется.
Трофим нашёл широкий таз, весь в пятнах застывшего цемента, и попытался оттащить его. Но вынужден был позвать Елисея.
- Сеня, помоги, руки что-то дрожат, не держат…
Вдвоём они приволокли таз к двери.
- А почему в самом начале его под воду не пустили? – возмутился Елисей, - не меньше, чем в ведро бы влезло.
- Потому что дно как решето, не видишь? – зыркнул в его сторону Трофим, - но лучше здесь огонь разводить, чем на полу.
Таз мальчишки установили слева от двери, ещё и на два кирпича поставили. Внутрь побросали обрывки газет, картонки и несколько досок, отвалившихся с ящика. На всё это водрузили три консервные банки, до краёв наполненные водой.
- Вот, дрянь, отсырело – не зажигается, - Трофим бросил в таз третью догоревшую спичку.
- Не трать, я сейчас, - Елисей сходил за канистрой с соляркой, из которой мальчики заправляли лампы, и плеснул чуть-чуть на бумагу.
- Не переборщи!
- Да не будет пожара.
- Зато чадить может сильно начать – чем дышать будем?
Но дело у ребят заладилось: «дрова» занялись очень хорошо, скоро вода в жестяных банках вскипела, и даже наполовину выкипела, пока удалось разворошить уголь и пепел, чтобы сбить пламя. Когда вода остыла, «барышни отведали чайку» - как прокомментировал Сега утоление жажды Елисеем, Трофимом и Малым.

С водой мальчикам на какое-то время стало полегче. Но ещё через несколько дней они снова помрачнели и ещё больше ослабли – без еды, дневного света, а теперь – и без нормального сна. Мне стало казаться, что бессонница заразна: сначала перестал спать Сега, потом – Елисей, после разом Малой и Трофим, и только Боб мог вырубиться до утра. Остальные не то, чтобы совсем не спали, но их сон длился всего час-два, и стал каким-то нервным – они ворочались, даже вскрикивали во сне. А Малой ещё и бодрствуя жаловался, что у него «живот в трубочку скручивает». О еде вслух никто не говорил, хотя, мне кажется, они все должны были постоянно о ней думать. Но всё стало совсем плохо, когда ребята лишились ещё и надежды.

День был такой же, как вчерашний, и позавчерашний. Мальчишки теперь мало разговаривали и всё время сидели или лежали. Вставали только «по нужде» сходить, вечернюю лампу зажечь ненадолго и воду в бутылках обновить или вскипятить (Трофиму теперь кипятил Малой, иногда – Елисей, так как Трофим ничего не хотел, тупо сидел всё время на постели, ни на что не жаловался, но мне думалось, что у него всё-таки что-то болело). Я всю ночь наблюдала за беспокойным сном Елисея, намучилась тоже, и теперь моё внимание рассеялось, а время то замедлялось, то бежало быстрее. Кажется, было уже за полдень – солнечный свет лил из всех щелей, - когда я различила наверху, на другом этаже, какой-то шум. Я вскочила, бросилась к двери, потом резко остановилась и обернулась к мальчишкам: ну же! Наверху кто-то есть! Поднимайтесь! Стучите, кричите! Меня-то никто не услышит, хоть в ухо ори. Но и ребята меня не слышали. Не слышали они и шум с верхнего этажа: отдалённые шаги или что-то вроде того. Я снова повернулась к двери, колеблясь. Звуки сверху стали стихать. Может, сейчас наступил тот самый момент, когда понадобилась моя помощь?
Я шагнула сквозь дверь, и меня тут же ослепил яркий свет. Зажмурилась на пару секунд, а потом побежала по лабиринту коридоров в сторону лестницы. И всё повторилось как в первый раз, только теперь с каждым моим шагом темнело, а тогда – наоборот. Я замедлилась, помня, чего боялась в прошлый раз. Перешла на шаг. И тут услышала: «тик!». Взглянула на свои часы – стрелка снова дёрнулась. «Тик!» - этот тихий звук для меня прозвучал оглушающе. Я похолодела, ринулась обратно. У двери остановилась, попыталась уловить звуки, доносящие сверху – не знаю, была ли наверху милиция или бомж какой заглянул, но теперь оттуда не слышалось ничего. Зато я различила возню по другую сторону от двери. Царапанье, слабые толчки, голоса. Видимо, ребята всё же услышали шум и принялись звать на помощь. Но я с горечью осознала: их было едва слышно даже мне, стоящей возле двери. Мог ли их услышать кто-то, находящийся на этаж или на два выше? Нет. Горечь сжала горло, даже дышать стало трудно. Я вернулась в комнату. Мальчики всё ещё стояли у двери, облепив её, теснясь и прижимаясь. Кто-то стучал, пинал, кто-то – кричал. Вернее, думал, что кричит. Их голоса стали такими слабыми. Руки и ноги - тоже… Ребята какое-то время ещё скреблись у железного листа, потом затихли, но всё ещё не расходились. В повисшей тишине раздался голос Боба:
- Всё. Они ушли. Бесполезно.
- Нет, - прошептал Сега, - заткнись… Заткнись! – он с яростью посмотрел на Боба, - Нет! - и снова бросился к двери.
Боб не дал ему разбить кулаки в кровь, как в прошлый раз, схватил в кольцо своих рук и с видимым усилием оттащил назад.
- Не надо, Сег… - прошептал он.
Сега вырывался, молча, с непонятным упрямством. Но скоро его силы закончились. Боб тоже устал. Он ослабил хватку, и Сега скинул руки товарища. Вернулся на своё место.
- Это… конец? – на высокой ноте зазвенел голос Малого? – Больше нас тут искать не будут?
Ему никто не ответил. Никто вообще ни слова не сказал до вечера. О чём они думали всё это время – страшно подумать.
Стемнело, но ни один из мальчишек не поднялся, чтобы зажечь керосиновую лампу. Такое произошло в первый раз. Сумерки сгустились. В темноте раздался чей-то всхлип. Потом – ещё… Я так и не смогла заставить себя влючить фонарик, чтобы посмотреть, кто плакал. По моему лицу давно уже текли слёзы.

Следующие дни я малодушно «промотала». А, может, в таком расстроенном состоянии не могла наблюдать за происходящим каждую секунду, не могла удержать внимание на времени, потому что всё время думала, когда же это закончится. И снова я ощутила себя в невидимой точке отсчёта, будто нахожусь над горизонтом, а внизу крутится земля… только вокруг меня бежало время. Иногда я «выпадала» в реальность и опять видела темноту, измождённые лица, отрешённые взгляды. В них уже не было ни голода, ни жажды – ничего. Лампы они больше не зажигали, воду – не кипятили, мне даже казалось, что почти не пили. Иногда скулил в своём угле Малой, бормотал то ли жалобы, то ли вообще бредил. К нему никто не подходил, и не затыкал, даже Сега не обращал внимания на нытьё. Я всматривалась в исхудавшее лицо Елисея, и к своему ужасу замечала в его глазах ту же пустоту, как у остальных. Будто всем уже стало плевать на всё, даже на смерть.



Не могу сказать, сколько времени прошло. Только в один день я собрала все силы и «остановилась». Почувствовала что-то. То самое ощущение мороза по коже, как в первый день, только сильнее. Страх начал разворачиваться внутри живота, как скользкий змей, но я заставила себя сосредоточиться на этом жутком ощущении. И вдруг оно пропало. А я с той ясностью, как в первый раз, осознала, что стою посредине комнаты. Из дверных щелей струился свет, постепенно становясь всё ярче – похоже, недавно рассвело. Ребята сидели или полулежали в разных концах комнаты. Только постели Елисея и Трофима были не там, где я видела их в последний раз – похоже, от двери теперь дуло сильнее. Я порадовалась, что мальчишки всё-таки не полностью забили на себя. Медленно, чуть покачиваясь, со своего лежака поднялся Боб, прошёлся до ямы с колодцем, лёг у края, зачерпнул прямо рукой воду и шумно втянул капли с ладони. Возвращаясь к своему месту, он вдруг замер и долго смотрел в какую-то точку. Потом пошёл в сторону двери, но остановился у стены, прислонился к ней плечом и с усилием нагнулся, подбирая что-то с пола, возле башни из коробок.
- Хлопья… рассыпаны, - от звуков его голоса все вздрогнули, даже – я. Уж очень давно в этой комнате не было слышно ни слова.
Четыре пары глаз обратились к Бобу, но никто не попытался встать и подойти к нему.
- Нафик… эти крошки, - произнёс Сега. Его голос прозвучал так глухо, словно ему было трудно разговаривать.
Раздался хруст. Я услышала, как вдруг сглотнул Малой, находившийся ближе всего ко мне. Мальчик не сводил взгляда с Боба, жевавшего картофельный ломтик. Малой поднялся и направился к Бобу. Один за другим встали и остальные, в том числе и Сега. Ребята собрали с пола все кусочки, до последней крошки. Ели прямо там, стоя на коленях, кто сколько найдёт. Сначала неторопливо, будто не веря в то, что видят и глотают, потом уже судорожно шарили между ящиками, копались в пыли. Но к этому времени они смели почти все картофельные хлопья. Рассыпано было немного, кажется, из той первой пачки, которую неудачно открыл Елисей. Мне казалось, что таким количеством невозможно даже «червячка заморить», но ребята вдруг оживились, не стали расходиться по своим углам, а уселись прямо там, полукругом, начали разговаривать.
- Эх, сейчас бы щей навернуть, которые моя мамка готовит, - мечтательно протянул Боб, - они у неё всегда такие густые, с картошкой и капустой на пол тарелки…
- А я бы - хлеб, просто чёрный хлеб, можно – с чесночком, - Елисей облизал потрескавшиеся губы.
- Мне бы мяска… - присоединился Сега, глаза его блеснули.
- А мне… - начал Малой, но его прервал резкий голос Трофима.
- Прекратите! И так тошно и внутри опять будто режут, а вы ещё душу травите. Всё равно больше ничего нет и не будет!
Все замолчали. Безысходность опять навалилась на плечи мальчишек, заставив их ссутулиться. Ребята скрючились на полу, там, где сидели. Только взгляд Сеги не потух, как у остальных.
- Я пошёл наполнять бутылку. Кому ещё надо? – он встал и обернулся к сидящим.
Мало по малому, мальчишки снова чуть-чуть оживились. Стали иногда переговариваться, комментируя свои действия. А когда стемнело, даже зажгли лампу! Хотя эта ночь была непривычно светлой. Я даже выглянула за дверь и рассмотрела в потолочной дыре подвала большую луну. Полнолуние. Может, именно его я почувствовала?
Сега снова собрал ребят. Они расселись вокруг лампы, рядом поставили свои бутылки с водой.
- Ты чего такой деловой стал? – Трофим подозрительно глянул на Сегу, - есть что сказать?
- Мм.. – протянул Сега, замявшись, - вообще – да. Только… - он опять остановился, глаза его забегали, - Вы «Моби Дика» читали?
- Чего? – округлил глаза Боб, - Сега, ты уже совсем тронулся? Литературный кружок устроить решил?
- Нет, - Сега смерил Боба раздражённым взглядом, - я не о самой книге хочу сказать…
- Я читал, - вставил Елисей, - история про белого кита против моряков.
- Да, - подхватил Сега, - а слышали про реальную историю моряков, на которую «Моби Дик» ссылается?
- Слышал, что там к Библии много отсылок… - сказал Елисей.
- Опять вы со своей религией, - скривился Сега, - Бог – это выдумки, Библия – набор сочинений. А та история про то, как реальный корабль потонул из-за кита, и моряки спасались сначала на необитаемом острове, потом на лодках искали материк… У них тоже еда закончилась… - Сега опять замолчал.
- Они умерли? – тихо спросил Малой.
- Не все, некоторые выжили, один из этих моряков и рассказал их историю, - ответил Сега.
- А как они выжили? – Боб внимательно слушал.
- Они… - Сега смотрел только на слабо трепыхающийся огонь в керосиновой лампе, - они выжили, потому что нашли источник еды. Рядом друг с другом.
- То есть? Ты же сказал, что у них закончилась еда… Или... ты хочешь сказать, что они … - Боб резко замолчал.
- Чего они? Не понимаю, - переспросил Малой.
- Они кинули жребий, кто должен помочь остальным выжить, - Сега не поднимал глаз от огня.
- Всё равно не понимаю, объясни нормально, - заныл Малой.
- Они кого-то съели, - резко сказал Трофим, - Сега, ты на что намекаешь?
- На то! – Сега вдруг вскинулся, - а у нас есть выбор? Или мы все подохнем тут с голодухи, или…
- Ты помешался?! – прервал его Елисей, - скажи, что это неудачная шутка!
- Это не шутка! – зло процедил Сега и тут же быстро затараторил, - Я же не говорю прибить кого-то, можно, там, с его руки отрезать, или откуда ещё…
- Ты сбрендил! – Елисей не стал слушать, поднялся и теперь шокировано смотрел на Сегу сверху вниз.
- Отрезать кусок человечины и сожрать? Я, конечно, уже пухну с голоду, но чтобы… – Трофим осекся, нахмурился и закачал головой.
- У нас ещё есть солярка, дрова… вы же воду кипятили, там и приготовить можно… - начал Сега.
- Ты себя слышишь?! – голос Елисея сорвался, - ты о чём сейчас говоришь вообще?
- Я говорю о том, как нам выжить, - обернулся к нему Сега, - и тут я – главный, так что заткнись и слушайся. Думаешь, мы забыли о том, кто вылил всю воду из канистры? – Сега говорил с тихой яростью в голосе, - Если бы не Трофимыч, мы уже давно сдохли бы все из-за тебя.
- Но, я... – после этих обвинений Елисей растерялся, и теперь открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
- Боб, дай спички, будем жребий тянуть, - Сега пристально посмотрел на парня.
Боб секунду не шевелился, словно придавленный взглядом Главного, потом молча подал тому коробок. Сега вынул пять спичек, у одной обломал кончик, потом склонился, загораживая остальным обзор, перемешал, и повернулся, уже зажимая спички в кулаке.
- Тяните по одной, – скомандовал он.
- Не становитесь зверьём! Думаете, кто-то выживет, после того, как вы… отрежете что-то, - Елисей снова обрёл голос.
- Тяните! – перешёл на крик Главный, - если Сеня не хочет, мы вытянем за него.
Остальные мальчишки переглянулись, но подались вперёд.
- Никто не будет участвовать в этой дикости! – Елисей пинком выбил спички из кулака Сеги. Они рассыпались по полу, какие-то затерялись в полумраке.
Главный резко вскочил, но тут же качнулся и схватился за голову. Через секунду он отнял руку от лица - оно было перекрошено злобой.
- Ты… зашипел он, - ты…
- Я, - вдруг спокойно сказал Елисей, - Я. Не. Буду. Не. Позволю.
- Боб… - тихо позвал Главный.
Тот подошёл к Сеге. Это выглядело бы ещё более угрожающе, если б у Сеги не дрожали руки, сжатые в кулак, а на Бобе не болталась одежда… Зрелище было ужасным и жалким одновременно.
Елисей упрямо вскинул голову, не пряча глаза. Двое парней сделали шаг к нему, и я поняла, что в этот раз не избежать того, чего я так боялась. Внутри меня всё оборвалось. Шок, который я испытывала с самого начала этого диалога, приковал к месту, лишил голоса, но сейчас у меня просто подкосились ноги, и я упала на колени там, где стояла.
Первым ударил Сега, он бил в лицо, но рука его была слаба, так что Елисей лишь качнул головой в сторону, и тут же ответил, двинув Главному по уху. А потом отлетел назад – это включился в драку Боб, заехав кулаком в плечо Елисею. Тот распластался на полу. Сега тут же принялся пинать его ногами. По животу, по лицу, по голове…
- Это ты во всём виноват! В том, что мы здесь замурованы! – приговаривал он, всё больше распаляясь, - Это всё твои фишки! Светил ими, хвастался по всей школе!
Елисею удалось схватить Сегу за ногу и потянуть на себя. Главный не удержал равновесия и упал на одно колено. Елисей тут же попытался подняться, но Боб снова опрокинул его на спину.
- Пацаны! – взвизгнул Главный, вставая на дрожащих ногах, - быстро сюда! – он обернулся к Трофиму и Малому, - быстро, я сказал! Пусть этот за всё ответит!
И парни послушались.
Я закрыла лицо руками, заходясь рыданиями. Рядом со мной валялся фонарик, освещая избиение. Я могла не смотреть, но слышала все эти звуки, вскрики, возню, тупые удары… И я понимала, что у Елисея нет шансов. Пусть все сильно ослабли, но силы были совсем не равными. Тем более, что парни, с подачи Главного, начали раззадоривать друг друга, ругались и оскорбляли Елисея… Когда же они его отпустят? Когда кончится их злоба? Я простонала, отнимая ладони от лица, и заставила себя посмотреть в ту сторону. Я не должна была больше отворачивать от Елисея.
Тёмные силуэты столпились над ним стеной. Удары сыпались всё реже, оскорбления тоже прекратились.
- Слушайте… хватит, он без сознания уже… - послышался голос Малого.
- Сейчас приведём в чувство, водой, - процедил Главный.
- Сег… - обернулся к нему Боб, - тут.. пусть кто-то воду реально принесёт, не нравится мне это.
Я замерла, пытаясь рассмотреть за их спинами фигуру Елисея. Потом подняла взгляд на Боба. Тот хмурился и смотрел вниз.
- Трофимыч, принеси, - приказал Сега, - чего там, Боб?
- Голова его… шея.. неправильно повёрнута как-то.
Я вскрикнула. Хотела подбежать к Елисею, но сразу встать у меня не получилось, пару секунд я простояла на коленях, опираясь на руки и опустив голову. Потом всё же поднялась, но, вместо быстрого шага, на ватных ногах приблизилась к парням. Прошла сквозь них и… не сдержала ещё один крик. Это было ужасно… То, во что превратили Елисея, то, что они сделали - было ужасно. Кровоподтёки, вспухшее месиво на лице, за которым не видно было глаз… И… его голова, она действительно была неестественно вывернута. Тут на лицо Елисея полилась вода, немного смывая кровь, - это подошёл Трофим, и теперь поливал на него из бутылки. Елисей не шевелился.
- Проверьте пульс, чтоль, - сказал Главный.
- Ну, ещё, трогать его… - Трофим поморщился.
Малой с ужасом в глазах смотрел на Елисея. Как будто сам был не причём! Меня захлестнула злость, перемешанная с отчаянием. Я начала осознавать, что это – всё. Но ещё на что-то надеялась. Иначе, зачем всё это? Зачем я тут? Что за изощренная пытка?
Боб молча склонился над Елисеем, коснулся шеи, потом отвернул рукав куртки и пощупал запястье, пробормотал что-то грубое себе под нос и распрямился.
- Приехали. Нет пульса.
«Проверь ещё, попробуй снова!» - попросила я. Но, конечно, Боб меня не услышал. Трое других парней молча смотрели на распростёртое тело.
- Посмотрите на это с другой стороны, - это был Сега, - теперь нет проблемы выбора…
Он это сейчас про что? На моей голове зашевелились волосы от догадки. Кажется, такая же реакция была у Малого. Боб молчал. Трофим открыл было рот, но, бросив тревожный взгляд на Главного, ничего не сказал.
Я смотрела на долговязую фигуру над телом Елисея, в ушах пульсировала кровь, оглушая. Он… этот.. нет, язык не поворачивался назвать его человеком… Почему я не ушла? Я же могла сделать это в любой момент. И для Елисея теперь точно ничего не могла сделать. Хотя, с самого начала - ничего не могла… Разве что, обещала, что больше не буду от него отворачиваться.
И я осталась. Наверное, я должна была пройти этот путь до конца. Может быть, я уже тронулась умом. Остальные точно были не своём уме, судя по тому, что стало твориться дальше. Главный приказал Трофиму развести огонь в тазу, а Бобу… Бобу он приказал «заняться телом». Чтобы я не говорила, насчёт «не отворачиваться», но смотреть в ту сторону, куда Боб направился с перочинным ножом, я не смогла…
- Тьфу, Сега, не могу я…Мне кажется, что он вдруг откроет глаза… - послышался голос Боба.
- Оберни голову чем-нибудь, там тряпья полно, - отозвался Сега. Сам он тоже не смотрел в ту сторону.
Но не видеть, не значит – не знать, что там происходит. Ещё эти звуки… Разрываемой ткани, и не только ткани… Я опять заплакала. Уже беззвучно, просто сидела на корточках, раскачивалась из стороны в сторону и смотрела на огонь в керосинке (парни зажгли ещё одну, первую унёс с собой Боб). Где-то у двери вспыхнуло ещё одно пламя – в тазу, стоявшем на кирпичах. Трофим, Малой и Сега сидели там. Когда к ним подошёл Боб с… (даже думать об этом не хочу, не могу. Господи, что ж такое… За что ему всё это?) в общем, с окровавленным ножом и жестяной банкой в руках, я опустила взгляд и уже не поднимала его от лампы. Но потом я не выдержала, вскочила и выбежала за дверь, едва удерживая себя, чтобы не покинуть это место насовсем. Потому что я почувствовала этот запах. Ужасный именно тем, что напоминал обычное жареное мясо… Какая злая сила оставила мне способность ощущать запахи? Это точно был чей-то жестокий умысел…

Через какое-то время я немного пришла в себя. В провале крыши белела луна. Стояла высоко и ярко светила, хотя силы её я не ощущала. Но что-то другое вокруг всё же чувствовалось. И тревога по капле увеличивалась. «Холодный змей» в животе опять встрепенулся. Приближалась полночь? Или уже перевалило за неё? Я потерялась во времени. Или, неужели, это было не всё? Но что могло быть ещё хуже? Хотя, я могла предполагать – то, что творилось сейчас за дверью. И всё же, я заставила себя вернуться. Я ведь сделала выбор, приняла решение узнать всё, что творилось в этом месте, сначала и до самого конца.
Когда я прошла сквозь дверь, то первое, что увидела – Сегу, протягивающего Малому перочинный нож, на лезвии которого что-то темнело.
- Не ломайся, давай, все уже попробовали. И я, и Боб, и Трофим.
- Я не буду. Давайте, всё, что для меня оставили – вы будете. Мне не надо, я обойдусь, - дрожащим голосом говорил Малой.
- Нет, не обойдёшься! – жёстко вставил Главный, - Мы едим, и ты будешь есть. Или ты тоже хочешь пойти против нас? – Сега подался вперёд, в его голосе прибавилось угрозы.
Малой испуганно шарахнулся в сторону и прошептал:
- Буду, буду я есть, – он поспешно взял из рук Главного ножик и снял зубами маленький кусок с лезвия. Сделал судорожный глоток.
Через секунду Малой издал гортанный звук, а в следующую - его скрутило пополам в приступе тошноты.
- Дерьмо! Ты всё выблевал! Давай ещё один, - Сега начала копаться в тазу, огонь в котором уже потух, но внутри находилась жестянка с ужасным содержимым.
- Я не могу, вы же видели, - слабым голосом запротестовал Малой, - не могу даже в рот положить…
- Мы поможем, - прищурился Сега, - открой ему рот, если он сам не сделает этого.
Боб, которому предназначались слова Главного, сгрёб Малого в охапку одной рукой, а другой схватил за подбородок, принуждая открыть рот. Сега тут же запихал туда ещё один кусок. Боб силой захлопнул челюсть мальчишки.
- Глотай, - приказал Сега.
У Малого слёзы навернулись на глаза. Но он проглотил. Проглотил и новый рвотный позыв, так как Боб всё ещё был рядом. Слёзы катились по лицу мальчишки, когда ему пришлось снова и снова, через силу, глотать всё, что рвалось наружу.
Рядом кто-то издал такой же булькающий звук – это скрутило Трофима. Он отвернулся и сложился пополам, скрывшись за тазом. Но через секунду уже поднял голову, шумно вбирая воздух ртом.
- Та-ак, - обратил на него внимание Сега, - и ты тоже? Выблевал, чтоль?
- Не, поплохело, когда на этого смотрел, - отозвался Трофим.
- Ты мне не заливай. Если выплюнул - давай, тоже, ещё один, - Сега полез за новым куском, - Боб, нож не видел? А, не надо, тут прут есть.
- Я же сказал, что всё в порядке! – взвился Трофим, - не веришь – сам посмотри – нет там ничего – он указал за таз.
- Мне в твоей блевотине копаться? Молчи и глотай, - он протянул ему кусок на кончике железного прута.
- Я сегодня своё уже проглотил, - насупился Трофим и отвёл рукой прут, - только если вы ещё по одному.
- Боб, тут опять кто-то борзеет, - тихо сказал Сега.
Боб придвинулся ближе к Трофиму.
- Вы меня на испуг не возьмёте, я вам не Малой! – мальчишка вскочил и упёр руки в бока, спрятав ладони в карманах спортивной куртки, - я же сказал, что не выплёвывал!
- Боб, - ещё тише сказал Главный, но прозвучало это как команда «фас».
Парень сделал ещё один шаг к Трофиму, но тот отступил назад, вглубь комнаты. Когда Боб пошёл на него, Трофим первый подскочил и сделал Бобу подсечку. Тот упал, увлекая за собой и Трофима. Завязалась потасовка, но в этот раз только между двумя, а Сега и Малой наблюдали со стороны. Пусть и ослабший, но Боб был всё ещё сильнее других. В конце концов, он подмял Трофима под себя и сомкнул свои руки у него на шее. Трофим начал хрипеть, попытался сбросить парня с себя, но это у него не вышло. Боб чуть ослабил хватку, похоже, опасаясь переусердствовать, и Трофим тут же выгнулся, на миг скрывшись под телом противника. В следующую секунду Боб вдруг коротко вскрикнул и обмяк. Трофим отпихнул его тушу, но сам остался лежать на полу, дыша громко, со свистящим звуком. Боб несколько раз резко дёрнулся и затих. Через несколько секунду оборвалось и свистящее дыхание Трофима. Я поражённо замерла. Сега и Малой были сами в прострации. Сега медленно приблизился к парням, замер над ними, и тут же вернулся назад. Лицо его изменилось до неузнаваемости. Шок, смешанный с ужасом, отражались на нём. Я подбежала к ребятам, лежащим на полу, направила на них фонарик, и меня саму чуть не вывернуло от увиденного: в шее Боба торчал нож и оттуда до сих пор била кровь, заливая его одежду и пол вокруг. Кровь была и на Трофиме – всё его лицо было в кровавых брызгах, а рот и глаза открыты и неподвижны. Я попятилась. В голове шумело, в глазах потемнело. Я покачнулась, каким-то чудом оставаясь в сознании.
Мимо меня прошёл Малой, решившись подойти к мальчишкам. Раздался его сдавленный крик. Как и я, он подался назад, забился в один из тёмных углов и замер. Но уже через минуту из темноты начал раздаваться его скулёж, скоро перешедший в визг. Среди нечленораздельных звуков, которые издавал Малой, стали прорываться ругательства и проклятия. Вдруг он, словно чёрт из табакерки, выскочил из угла и обернул в сторону Сеги лицо, которое иначе как безумным, назвать было нельзя.
- Ты… Это ты виноват! Ты убил их! Ты!!!
Мальчишка начал медленно приближаться к Главному.
- Малой… ты чего? – опешил Сега, - это же не я, они сами, ты же видел!
- Это ты во всём виноват! – как заведённый повторял Малой.
- Эй! Успокойся! Слышишь! – Главный нервно обернулся по сторонам, но в запертом помещении из живых теперь были только они двое.
Малой всё надвигался на Сегу, шатаясь от слабости или от шока, но упрямо двигаясь вперёд. На его почти детском лице застыло непривычное выражение злобы, глаза были выпучены почти до предела, и, хотя в руках мальчика ничего не было, Главный занервничал и стал пятиться назад, к двери.
- Ты убил Трофима, и его ты убил, а меня, меня ты заставил… - Малой вдруг всхлипнул, на миг снова став беззащитным мальчишкой, но потом в его взгляде опять появилось безумие.
- Это не я, не я! – перешёл на крик Сега, упершись спиной в железную дверь, - не подходи ко мне!
Но Малой уже был в двух шагах от Сеги, надвигаясь на того как зомби. Сега выкинул руки вперёд и толкнул Малого в грудь, отпихивая от себя. Откуда только силы взялись? Видимо, от страха. Мальчишка отлетел назад почти на метр и упал на пол, туда, где стоял таз. Тот с грохотом опрокинулся, вывалив на пол всё своё содержимое.
- Малой… Малой, - позвал Сега, после того, как прошла минута, а мальчишка всё ещё не подавал голоса и не поднимался.
- Ты это специально, да? Меня караулишь? – Интонации Сеги были угрожающими, но голос то и дело срывался на высокие ноты.
Сега поднял с пола деревянную палку и стал осторожно приближаться к Малому. Одна из керосинок, которая стояла рядом с тазом, тоже опрокинулась и постепенно угасала. В комнате стало заметно темнее, так что Сега действительно не мог быть уверен, что Малой это не нарочно, что не ожидает его. Я медленно шла за Главным, освещая путь фонариком. Поэтому я первая увидела: мальчишка в красной куртке лежал на полу, глаза его были закрыты, но он дышал, хотя из-под волос, по виску, по щеке, по подбородку стекала тёмная струйка. Рядом с головой Малого валялся кирпич со сколотым краем – один из тех, на котором держался таз, когда там разводили огонь. Острый угол кирпича был тёмным и поблёскивал в свете фонарика…
Рядом раздался нечленораздельный крик – это Сега рассмотрел тоже, что и я. Я не знала, насколько эта рана опасна, но думала, что Главный попытается хотя бы остановить кровь, перевязать голову мальчика, но Сега вдруг быстрым шагом вернулся к двери, начал колотить в неё, теряя последние силы, потом опустился на пол и спрятал лицо в коленях, закрыл голову руками. Звуки, которые он издавал, были больше похожи не на плач, а на звериный вой…


Немного похоже на сон,
Цепляюсь, но это не он.
Иду за голой луной -
Моей путеводной звездой.
Есть кто-то в бескрайности ночи...
Но я на пути одиночек.
Кровь моя в жилах застыла,
Цвет алый на чёрный сменила.
Здесь лишь мертвец,
Он – это я.


Я вышла из оцепенения, когда почувствовала холодный ветер, который прошёлся по ногам. Странно, до этого момента я не ощущала ни холода, ни жара… Закрутила головой, и вдруг взгляд за что-то зацепился. Словно кто-то стоял у дальней стены. Меня пробрал страх – ведь единственный, кто сейчас мог передвигаться по комнате, отчаянно выл у двери. Медленно я обернулась, и дрожащей рукой направила в ту сторону свет фонарика. Боже! Там стоял Елисей! Избитый, окровавленный, с рваными ранами, нет, тёмными провалами, на боку, на бедре, окужнными лоскутами ткани… Но он стоял! И смотрел в сторону двери, на Сегу, пристальным взглядом.
- Елисей! – вырывалось у меня. Я забыла, что он не может меня слышать.
Побежала к нему и чуть не споткнулась об что-то. Посмотрела вниз и шарахнулась назад: на полу валялось прикрытое тряпками тело. Тело Елисея. Я подняла взгляд – ещё один Елисей стоял над телом, у стены. Я догадалась – он не был живым. Мёртвый он лежал тут же, а над ним возвышался призрак. Призрак Елисея. Но сама я сейчас была тоже кем-то вроде призрака. Протянула руку – хрупкая надежда загорелась внутри меня, но, увы, ладонь прошла через призрак Елисея так же, как и тогда, когда он был живой.
- Елисей… - позвала опять, но его взгляд всё ещё был направлен сквозь меня.
Что он видел? Что понимал? Как долго он тут стоял? Я не смотрела в эту сторону с тех пор, как вернулась в комнату после передышки за дверью. Не могла преодолеть себя, так как знала, что именно тут Боб делал своё страшное дело… Может быть, именно с тех пор призрак и появился? Время как раз было около или после полуночи – порог ночи.
Только я вспомнила о времени порога, как в моей голове что-то щёлкнуло: похоже, прошло около месяца, как ребята оказались запертыми в подвале, и, скорее всего, сейчас был конец октября - то самое время. И полнолуние, к тому же – словно зеркало той ночи, когда Елисей спас меня ценой своей души… Теперь мне нужно было спасти его душу, которая сейчас стояла рядом со мной в этом обличье.
Я опять взглянула на Елисея – вид у него был кошмарный, но немного другой, чем когда я впервые увидела его призрачную форму. Я не успела об этом подумать, как холодная волна снова прошлась по моим ногам и поднялась выше. Елисей вздрогнул. Неужели, тоже почувствовал? Я обернулась. Почему-то, мне показалось, что в комнате стало темнее, хотя одинокая керосиновая лампа всё ещё горела. Что-то здесь происходило, я не могла этого объяснить, просто – чувствовала это. Попыталась сосредоточиться на своих ощущениях, и в какой-то момент краем глаза уловила сгустки темноты, стелившиеся над полом. Сердце сжалось от страха – мне это всё напоминало кое-что очень нехорошее! Тьма заклубилась над телами Боба и Трофима. Заметила я, что и к тому месту, где лежит Малой, стекалась темнота. А Сега ничего не замечал. Хотя он и не мог – не поднимал головы с колен. Но мне стало не до Сеги, когда тёмные клубящиеся волны стали катиться в нашу с Елисеем сторону. Меня охватил панический страх, парализовавший тело, но когда я посмотрела на Елисея, увидела по его взгляду, что он тоже всё это замечает, цепи страха упали. Вернее, теперь я боялась за Елисея.
- Уходи, Елисей! – я не могла молчать.
Или он услышал меня, или решил так сам – Елисей двинулся с места, отступая к стене. Но куда было идти дальше? Тьма надвигалась, и её клубы уже коснулись его тела, лежащего сломанной куклой на полу. Я отчаянно озиралась – темнота была уже повсюду. То ли по поведению Елисея, то ли из-за предчувствия, но я знала, что тьма эта опасна даже для призрака. Я встала рядом с Елисеем, решив, что если тьма нас достанет, то пусть одновременно. Но он занервничал сильнее, и было от чего – тьма вдруг поднялась вверх и заклубилась, принимая какие-то очертания в тонких струйках света, проникшего из дверных щелей: похоже, занимался рассвет. Я невольно попятилась, Елисей, как оказалось, тоже. И вдруг мы одновременно оказались за стеной! Мы просто прошли через неё! Как я не догадалась раньше? Но радоваться было рано – из-за стены стал медленно просачиваться этот чёрный дым. Я отступила ещё дальше. Елисей остался стоять на месте. Он был словно оглушён, опустошён, и с каждой секундой эта пустота внутри него увеличивалась, стирая другие чувства. Стоп. Что? Как я это поняла? Я так сильно удивилась, что даже забыла о живой темноте. Но когда посмотрела на стену, то не увидела клубящегося чёрного дыма. Что здесь происходит?! Я растерялась. Может быть, тьма отступила, потому что ночь порога закончилась? Я подняла голову – прямоугольник неба в провале потолка посветлел, а луна, напротив, бледнела с каждой секундой. Какое-то чувство недоумения, но не моё, коснулось меня. Оглянулась – Елисея рядом не было!
Я бросилась бежать по коридору подвального лабиринта, но потом спохватилась, что увидела бы Елисея, если б он шёл по нему. Тогда я вернулась на прежнее место, убедилась, что ни справа, ни слева от меня никого не видно, выставила вперёд руку, и двинулась через стену, противоположную той, из которой мы вышли. Елисей действительно был там. Он стоял возле очередного поворота и просто смотрел вперёд ничего не выражающим взглядом. Лёгкое, как дуновение, чувство растерянности коснулось меня и пропало. Потом Елисей зашагал вперёд, прошёл метра два и снова исчез за стеной – будто просто не видел, не понимал, что это стены. Я поспешила за ним, боясь потерять из виду. И снова эхо какой-то эмоции, близкой к смятению, донеслось до меня, когда Елисей вернулся к порогу, ведущему в широкий коридор с провалившимся потолком. Похоже, я теперь слышала, вернее, чувствовала его эмоции!
Вот только он их почти не испытывал. Сплошным белым шумом ощущалась пустота, лишь иногда в ней каплями растекалось замешательство или отголосок тревоги. Когда, например, Елисей смотрел на запертую железную дверь в ту комнату. Да, мы опять вышли к двери, когда наугад бродили по лабиринтам подвала. Иногда проходя сквозь стены, иногда – по коридорам. В общем, без какой-то системы. И я больше не боялась, что отдалившись от комнаты, выпаду из этого времени. Пока я была рядом с Елисеем, стрелки моих часов не двигались. Как будто пространство и время, в котором я была, теперь расширилось до всего подвала. Или - сплеталось прямо вокруг Елисея.
Возможно, такое же чудо могло произойти и на следующем этаже, но Елисей не мог подняться по лестнице. Он несколько раз останавливался возле неё, и я улавливала эмоции смутного узнавания, которое опять сменялось растерянностью, когда Елисей ставил ногу на ступеньку, и проходил её насквозь. Я, кстати, подняться по лестнице могла. Но прошла только три ступени и поспешно вернулась назад. Не хотела оставлять Елисея даже на чуть-чуть. Сейчас он был похож на новорожденного. Хотя, нет – на человека с амнезией, у которого иногда возникало эхо воспоминаний. Как дежавю, наверное. Хотя я могла слышать только эмоции, не мысли. Но разве эмоции не сопровождают мысли? Я бы почувствовала, если бы он о чём-то надолго задумался. Или увидела бы. Впрочем, по избитому и оплывшему лицу Елисея было трудно что-то понять.
Скоро произошла ещё одна необычная вещь: в какой-то момент он обратил внимание на свои руки, на кровавые пятна на рукавах и ободранные костяшки пальцев, и я вдруг уловила, как недоумение сменил гнев, а потом - вспышка смешанных эмоций, которые я не успела различить. Вспышка была быстро поглощена «белым шумом», уступив какой-то другой эмоции, не могу подобрать слово… самое близкое – равнодушие или спокойствие, что ли… И когда я в следующий раз взглянула на Елисея, то ни ран на теле, ни пятен на одежде – не было! Они просто исчезли и всё. Может, стёрлось воспоминание, ставшее причиной гнева, и Елисей вернулся к тому облику, каким помнил себя до того, что с ним произошло? Если так, то в «белом шуме» потонуло много тревожных воспоминаний, так как Елисей больше не выглядел болезненно истощённым, будто не провёл несколько недель без еды. Но тревоги или гнева он тоже больше не испытывал. Даже смятения почти не было. Одно равнодушие… Мне кажется, что лучше бы он всё ещё выглядел ужасно, но начал вспоминать, а не забывать ещё больше. К сожалению, я по-прежнему не могла на него влиять.
Хотя к вечеру какие-то эмоции снова появились. И Елисей всё чаще возвращался к лестнице. «Узнавание», «нетерпение»… Если попытаться перевести эти эмоции на язык мыслей, то, наверное, самое близкое было бы: «хочу уйти отсюда». А на закате я увидела, вернее, осознала, всю особенность этого переломного времени суток. Я и раньше наблюдала этот момент, когда ещё общалась с Елисеем, но тогда не понимала, что с ним происходит.
Елисей как раз стоял у лестницы и касался перил. Вернее, проходил сквозь них плечом и рукой. Но когда погас последний солнечный луч, Елисей вдруг посторонился и повернул голову к лестнице. «Недоумение», «удивление» – считала я. Он поднял руку и коснулся перил – ладонь прошла насквозь не сразу, немного задержавшись, будто увязнув в ржавом металле. «Любопытство» – донеслась до меня эмоция. Елисей попытался снова, и во время очередной попытки его пальцы легли на перила, больше не проскальзывая внутрь. Я затаила дыхание. Вот, значит, как… Сила ночи? Вернее, ночных светил? Тем более, после ночи порога… «Лунная дорога», кстати, длится и два дня после полнолуния. Это всё ещё опасное время. Теперь я даже радовалась, что Елисей забыл о той комнате и не возвращался к ней.
Но, может быть, именно луна придала Елисею сил: за две ночи он освоился настолько, что сумел подняться по ступеням. В первый день, правда, всё время проваливался и оказывался опять внизу. Но «упрямство» и «сосредоточенность» - две эмоции, которым он фонил, дали результат, и, в конце концов, мы выбрались на первый этаж.

С каждым новым днём я улавливала всё больше эмоций от Елисея. Правда, судя по ним (и по его поведению), страшные воспоминания о недавних событиях исчезли. Думаю, что Елисей всё ещё не понимал, что он призрак, хотя и собой прежним себя не чувствовал, иначе попытался бы вернуться домой. Он всё время бродил по комнатам и этажам (кроме подвала), иногда подолгу, почти целый день, простаивая на одном месте. Мне даже пришлось научиться сознательно ослаблять внимание к реальности (или как назвать то, что позволяло мне проживать каждую секунду, как по-настоящему), чтобы день или ночь поскорее заканчивались. И я снова отметила, что днём Елисей слабее. В «призрачном» смысле. Днём он мог случайно пройти сквозь стену, провалиться с одного этажа на другой, если не сосредотачивался. После заката такого никогда не происходило. Елисей мог быть рассеянным (то есть я не считывала у него эмоции сосредоточенности), но чтобы пройти сквозь какой-то предмет, ему приходилось на этом концентрироваться. И чтобы повлиять на какой-то мелкий предмет – тоже. То есть, сосредоточившись, он мог пнуть ботинком камушек, поднять столб пыли. Но обычно он таким не занимался. Всего пару раз видела. И всё это только ночью.
В один день мы всё же вышли на территорию промзоны. Как всегда – случайно. Елисей начал бессмысленно бродить между горками строительного мусора и битого кирпича. От здания он далеко не удалялся. Когда, наконец, приблизился к бетонным плитам забора, огораживающего стройку, то просто остановился у канавы теплотрассы и стоял там, наверное, целый час, фоня какими-то беспокойными эмоциями. Потом пошёл вдоль рва, прошёл мимо доски-мостика, не попытавшись даже взойти туда, всё ещё излучая нервозность и что-то вроде досады. После Елисей вернулся в здание, и я больше не замечала его попыток покинуть промзону. Теперь, вспоминая поведение Елисея, когда я попросила его проводить меня, понимаю, что для него решиться на попытку было большим риском. Ведь по всему выходило, что это место его держало, не выпускало.

Наступил канун следующего полнолуния (растущую луну трудно было не заметить, учитывая, что Елисей ночью всегда бодрствовал, и я вместе с ним). Я ожидала «услышать» от Елисея тревогу или что-то в этом роде, но - нет. Для него все дни были бесконечно одинаковы. Потому то, что случилось, стало для Елисея большой встряской. Даже я, хотя подозревала о таких закономерностях, была шокирована, когда после заката, в первый день «лунной дороги», Елисей вновь преобразился в покрытого ранами, струпьями и лохмотьями мертвеца. Такого же, каким я видела его в тот треклятый день, когда неожиданно появилась на промзоне. Елисей заметил своё преображение немного позже меня, но когда заметил – меня просто оглушило его эмоциями, бешено сменявшими друг друга: «непонимание», «растерянность», «ошеломление», «страх», «отвращение», «гнев», «боль»… И другие чувства по нарастающей, которые говорили о том, что в душу Елисея врываются воспоминания. Не знаю, почему защитный «белый шум» больше не перекрывал этот поток. Может быть, за этот месяц Елисей стал сильнее в качестве призрака или подобная «анестезия» действовала только в первые дни после смерти? Но сейчас Елисей смотрел (я бы сказала - в ужасе, но белёсые ввалившиеся глаза сами наводили ужас) на своё тело, на руки, выставив их перед собой и растопырив пальцы, с которых где-то уже слезла кожа, обнажая кости… и я впервые услышала его голос – вернее, хриплый стон. Потом Елисей вдруг сорвался с места и побежал вниз, пронёсся через несколько лестничных пролётов, может быть, сквозь них – я за ним не успевала и потеряла из виду. Хотя догадывалась, куда он побежал. Ну, зачем, зачем?! А если там всё ещё опасно? Он же едва смог выбраться…
Когда я спустилась вниз и прошла сквозь железную дверь, то, в первую очередь, испытала огромное облегчение – Елисей был там один, вернее, клубящейся тьмы рядом с ним не было. Но были тела. И запах стоял отвратительный. Я уже забыла, как тут воняло, но теперь любые нечистоты перебивал запах разложения. До рвотных позывов. Я закрыла нос и рот ладонью, но мне ни на чуть-чуть не стало легче. Не знаю, чувствовал ли Елисей этот запах и видел ли он вообще что-то в этой темноте? Свет полной луны проникал сквозь дверные щели, но его было мало. У меня всё ещё был фонарик… Его свет прыгал с одной тёмнеющей на полу фигуры на другую. Впереди, у перевёрнутого таза, одна; две где-то в центре комнаты, ещё одну я высветила прямо под своими ногами и взвизгнула от неожиданности и ужаса – вид разлагающегося трупа, подгнивший до неузнаваемости, почти довёл меня до обморока. Я отскочила подальше, отвернулась, и уставилась на Елисея. Он смотрела на своё тело. Вернее, на ту небольшую его часть, с которой смог отвернуть тряпицу. Я подошла ближе: раны и их состояние совпадали: именно таким, каким был сейчас Елисей, должно быть, выглядело всё его тело.
Холод по ногам стал первым предупреждением – я отпрянула к двери, готовясь в любой момент выбежать наружу. Даже труп у порога меня уже не смущал, так как надвигалось что-то более страшное. Но почему Елисей всё ещё стоял на том же месте? Почему не уходил? Неужели, ничего не почувствовал?
Нет, он чувствовал.
Елисей медленно развернулся и уставился куда-то в середину зала – именно оттуда, с пола возле опрокинутого стола для игры в кэпсы, понималась густая темнота. Она опять застелилась низко-низко, но не по всей комнате, а только по направлению к Елисею.
- Уходи… - прошептала я, поражённая тем, что он даже не пошевелился.
Страха среди клубка эмоций Елисея сейчас не было, сильнее всего он излучал боль и гнев.
Тьма почти доползла до Елисея, начала вскипать, бесформенно массой разрастаясь вширь и вверх.
- Кто ты? – хриплым голосом произнёс Елисей?
И ему ответил голос. Голос доносился из ожившей темноты, а, может, он прозвучал в пустоте комнаты, или даже в наших головах. Потому что я бы не смогла определить, что это за голос. Мужской, женский, пугающий или успокаивающий? Он просто был.
- У меня нет имени, хотя люди пытаются мне его давать. Я - часть этого мира. Я у основания этого мира. Без меня его нет, как нет в этом мире света без тени, а тени – без света…
Тьма вдруг разлетелась на мелкие ошмётки чёрного дыма, и остался только голос.
- Я всё, и – ничего.
- Я не понимаю тебя, я не вижу тебя, где ты? - произнёс Елисей и начал озираться.
- Я везде, но могу принять форму. Например, такую, - темнота возле Елисея снова сгустилась и обрела контуры, смутно похожие на человеческие, - или – такую, - тьма заклубилась черным дымом, и в центре этой тучи вдруг возникла устрашающая морда, очень напоминающая маску Чойджела, изображённую на фишке.
Морда разинула клыкастую пасть, и Елисей отступил назад. Вот теперь я уловила его страх.
- И даже – такую, - снова зазвучал голос, темнота развеялась, маска исчезла, а на бетонном полу оказался Малой, сидящий по-турецки.
От изумления у меня буквально отвисла челюсть. «Изумление» – эту же эмоцию я считала от Елисея.
Малой вдруг рассмеялся:
- Нет, я - не он – это всего лишь произвольная форма, - лицо Малого вдруг изменилось, подёрнулось дымкой, рябью по нему пробежали другие черты, в которых я по очереди узнала Трофима, Боба и Сегу, а потом – Елисея. Именно на нём лицо перестало изменяться. Теперь на полу сидел мальчик в красной куртке с лицом Елисея. Чистым, живым лицом. И он произнёс его же голосом:
- Хотя для этой формы у меня ещё не всё есть.
Настоящий Елисей отвернулся, прохрипев:
- Верни… другую… любую.
Чужая рука коснулась лица Елисея, того, которое тоже было чужим.
- Мне нравится. Но если ты просишь…
Мгновение – и вместо мальчика в комнате снова оказались клубы черного дыма.
- Если ты такой… как говоришь, зачем ты тут? Чего хочешь?
- Тебя, - тут же раздался голос.
Елисей замолчал. «Растерянность» – считала я эмоцию.
- Что тебе от меня надо?
- Чтобы ты, вернее то, что от тебя осталось, принадлежало мне.
- Зачем мне это..?
- Чтобы не остаться неприкаянно душой, перейти в тот мир.
- Тот мир – это твой мир? – с сомнением произнёс Елисей.
- И мой – тоже, - ответил голос.
- Я тебе не верю…
- Твои приятели уже со мной.
Темнота рассеялась по комнате, и начала сгущаться над каждым телом, лежащим в разных концах комнаты. Вскоре уже не один, а четыре человекоподобных силуэта, сотканных из темноты, возвышались над полом, повернув к Елисею вытянутые головы с пустыми глазницами.
«Животный страх» – это мы с Елисеем испытали одновременно.
- Я не хочу! – вскричал он, - не хочу стать таким, как они!
- Это тоже – всего лишь форма, и ничего не значит, - произнёс голос, - мы можем заключить договор – ты соглашаешься в обмен на одно желание.
- Любое желание? – тут же переспросил Елисей.
- Почти. Я не могу вернуть тебя к жизни, конечно.
- Тогда зачем мне это желание…
- А ты не думал о своих родителях? Их единственный сын пропал, и они уже столько времени ничего о нём не знают… Ты бы мог на… скажем, на три дня обрести силу, чтобы покинуть это место, навестить их, попрощаться…
Если бы я могла различать интонации этого голоса, то сейчас он должен был звучать вкрадчиво.
А голос продолжил:
- Я дам тебе шанс даже поговорить с ними, подсказать, где тебя найти. Ты не думал, что твоя мать даже не может оплакать твоё тело, никогда не сможет навестить твою могилу…
Я чувствовала, что Елисей начал колебаться. «Сомнения», «опасения», «вина» и… «любовь» – вот что я ощутила исходящим от него.
- Нет, ты не верь, не верь этим обещаниям, не слушай, - прошептала я одними губами.
Среди эмоций Елисея уже начало пробиваться «смирение» и «одобрение», но он снова наткнулся взглядом на безликие силуэты, покачивающиеся над телами, как огромные неправильные тени. И «отвращение» вытеснило «одобрение», а «смирение» уступило «протесту».
- Нет! Я не согласен! – Елисей сделал шаг к стене, - они - он ткнул в сторону теней, - тоже согласились на желание?
- У них не было такого выбора, они уже принадлежали мне, после всего, что сделали, - ответил голос, - Сравни, тебе я даю шанс.
- Значит, у меня есть выбор, - ответил Елисей, толкнулся в стену, но выйти у него не получилось.
Я в ужасе оглянулась на дверь: неужели, я тоже не могу выйти? Протянула руку - она легко прошла наружу.
От Елисея шли волны страха, паники, но потом эти эмоции сменились сосредоточенностью – он пытался выбраться.
Голос замолчал, но холод в комнате усилился. И стал нарастать какой-то звук. Волосы на моей голове зашевелились – я узнала тот самый шёпот, только сейчас он был похож на гневный ропот. Тени качнулись сильнее, оторвались от тел, и медленно поплыли к Елисею, на ходу отращивая руки-щупальца.
Напряжение, излучаемое Елисеем, стало запредельным. Тени уже были в двух метрах от него, когда он, наконец, одолел преграду и исчез за стеной. Тёмные силуэты скользнули за ним, без усилий пройдя наружу. Я бросилась к той же стене и прошла насквозь. Легко. Елисей уже был у лестницы, он торопливо поднимался по ступеням. Тени всё больше отставали и замедлялись. Вскоре они уже остались позади нас.
- Ты всё равно придёшь ко мне рано или поздно, - снова раздался голос.
Теперь я отчётливо понимала, что он звучит прямо в голове.
- Это место помечено твоей кровью. Я владею меткой с твоей кровью. Ты вернёшься, но тогда цена уже будет другой.
Елисей забрался в самое дальнее от подвальной комнаты крыло. Сначала он поднимался всё выше и выше, будто стремясь вылезти на крышу, но когда остановился перед провалом стены на третьем этаже, лунный свет бесцеремонно обнажил каждый сантиметр его тела, находящегося в жутком состоянии. С почерневших сморщенных губ опять сорвался стон. Немедленно покинув эту комнату, Елисей спустился ниже, в какой-то закуток без окон, темный и грязный (похоже, там должен был быть туалет), скрючился на корточках, закрыв лицо ободранными руками. Эмоции, которые от него исходили, били меня в самое сердце: «горечь», «боль», «отчаяние», «безысходность»…
Через несколько дней, когда время полнолуния прошло, Елисей без всяких усилий со своей стороны вернулся к прежнему виду. Это, конечно, обрадовало его, но облегчения не подарило – вернулись все воспоминания. Елисей ещё раз убедился, что не может уйти с территории стройки – ни днём, ни ночью. К подвалу он больше не приближался, облюбовал себе второй этаж и подоконник в одной из комнат. В той самой, в которой я впервые его встретила.

Шло время, сменился сезон. Я стала «мотать время», как только я заметила, что Елисей пришёл в норму (очень неподходящее слово, на самом деле, для призрака и для всей его ситуации вообще), то есть поведение, эмоции, которые я от него улавливала, стали более-менее ровными, спокойными, перестали преобладать страх и отчаяние. Было даже странно, как быстро это произошло. Видимо, память призраков всё же работает по-другому, чем при жизни. Или это было потому, что Елисей всё время был один, а вокруг него ничего не менялось, кроме погоды? Было ощущение, что часть его воспоминаний со временем всё больше притуплялась. И даже не те, что были связаны с подвалом. Туда он до сих пор опасался спускаться, а каждое полнолуние напоминало о произошедшем яснее некуда (Елисей отсиживался это время там, где было темно и он не мог видеть свою безобразность). Но притуплялись и воспоминания о человеческой жизни, о доме, семье, о друзьях, которые наверняка у него были. Если сразу после того, как вернулись воспоминания о его личности, Елисей просто «фонил» самыми разными эмоциями, которые говорили о его воспоминания, о тоске, о тревоге, горечи от невозможности вернуться к обычной жизни, то с каждым днём набор эмоций становился всё беднее – будто краски на картине выцветали, и оставались только контуры.
Елисей хотя бы не перестал любоваться красотой – он обязательно встречал рассвет и закат у своего окна; иногда он выходил наружу и бродил по территории стройки, подолгу что-нибудь рассматривая. При этом он излучал разные, порой, такие щемящие, эмоции. Но чаще всё же перемещался между двумя-тремя комнатами. Часами сидел на подоконнике или стоял у окна. И так изо дня в день. Живой человек так бы не смог. И дело не только в потребностях организма. Если представить человека, который живёт такой жизнью - это очень, очень грустно. Он, в конце концов, просто «тронулся» бы.
Чтобы самой не сойти с ума, я ускоряла бег времени, и вот уже зиму сменила весна, весну – лето.

За это время произошла только пара примечательных событий. И оба были связанны с незваными гостями. Один раз на промзону заглянуло двое гоповатых парней – они выкурили по сигарете у входа, пообсуждали кого-то «за жизнь» и свалили, не заметив Елисея. Хотя тот сначала долго стоял рядом, в тени, а потом осторожно вышел прямо к ним. В следующий раз гость был один – не то бомж, не то какой-то неопрятный рабочий, заглянувший сюда в поисках бесхозного стройматериала. Пришел он ещё до заката, долго ходил по верхним этажам, копался в горах мусора и ящиках, что-то собирал. Елисей, похоже, не горел желанием встречаться с ним – уже убедился, что люди его не видят, но мужичок обшарил и комнату, в которой находился Елисей, благополучно прошёл сквозь него, вышел в коридор и спустился вниз, прочёсывать помещения первого этажа. Это насторожило Елисея. Потому что солнце садилось, и был первый день полнолуния, а мужичок вполне мог потом спуститься на нулевой этаж, когда закончит с первым. Так и произошло. Впервые за долгое время я ощутила от Елисея фонтан эмоций. «Страх» перемешивался с «беспокойством», «раздражение» вытеснялось «злостью», и снова – «тревогой». Несмотря на то, что первая ночь «лунной дороги» превратила Елисея в растерзанный труп, он не стал отсиживаться в темноте, а пошёл вниз, с усилием заставив себя спуститься по лестнице в подвал. Его напряжение росло, как и страх. Но дальше двух шагов Елисею делать не пришлось – мужичок возвращался откуда-то из лабиринта коридоров. Он постоянно натыкался в темноте на стены и балки, чертыхался. Похоже, фонаря у него не было, а в темноте тут делать было нечего. Мужчина поднялся наверх и через минуту уже покинул промзону. Елисей оказался на первом этаже ещё до человека. «Облегчение» – это было его главной эмоцией. И немного «удивления». Я-то после Лазоревой уже убедилась, что обычный человек в подвале ничего не ощутит, и они его не почувствуют. Даже в полнолуние. По крайней мере, не в ночь порога. Больше за всё время гостей не было. Пока я не встретила саму себя.

Это было странное и неловкое чувство – видеть себя со стороны. Ещё больше смущало то, что я считывала эмоции Елисея, вызванные встречей со мной. И, в то же время, всё это было слишком заманчиво, чтобы моя стыдливость перевесила, и я «перемотала» время наших встреч. «Равнодушие», «внимание», «удивление» – это были первые эмоции Елисея, когда он меня увидел. «Интерес», «азарт», «симпатия»… - дальше его чувства становились всё более личными. Мне опять стало неудобно, словно я подсматривала за чужими отношениями, а не за своими. Но я хотела этого, хотела снова прожить дни наших встреч, которые одновременно и бередили душу, и отзывались теплом в сердце. Елисей тоже жил нашими встречами. Да, именно так – жил, оживал. Жил во время свиданий, жил ожиданием от встречи к встрече. Только в выходные дни, в одиночестве, на него опять накатывала апатия и равнодушие. Но столько чувств и эмоций, сколько я сейчас улавливала от Елисея, мог испытывать только живой человек. Самых разных, дополняющих друг друга и противоположных. Страх за меня, который увеличивался с каждым моим походом в подвал (хотя Елисей, вроде бы убедился, что для человека он безопасен), злость, от невозможности что-то изменить (когда мы ругались), смущение (когда я его рисовала). Я снова плакала, и хоть в этих слезах тоже была горечь, но они были вызваны другими чувствами, не только моими – его чувствами. Я плакала, ощущая тайную нежность, плакала от его робкой надежды, от горячего желания открыться, побеждённого страхом меня потерять: как тяжело было Елисею во время того, первого, полнолуния. Похоже, он забыл о времени, о том, какой он есть, и ужасная реальность настигла его неожиданно. Все дни он скрывался в самом дальнем конце здания, где я не стала бы его искать. Опять сидел в тёмной комнатушке без окон, и внутри него разворачивалась бездна: тоска, отвращение к самому себе, безысходность.
Но сильнее всего я плакала в тот день, когда опять увидела, как собственными руками оттолкнула его. Теперь я прочувствовала всю ту боль и отчаяние, что он испытывал. А когда он пришёл за мной в подвал, тем самым выполнив тёмное пророчество, и использовал своё желание, чтобы спасти меня, заключил договор на собственную душу… я уже просто рыдала навзрыд. Потому что опять была бессильна, потому что была виновата, потому что обрекла его на страшную участь… Я обязана была узнать – какую, поэтому почти сразу, как щупальца из мрака утащили Елисея за железную дверь, я побежала туда же. Прошла насквозь легко, как в первый раз, и… это было дежавю.

Комната, пятеро ребят, живых, измождённых, сидят на постелях. Вот встаёт Боб и идёт за водой, вот он находит рассыпанные картофельные хлопья… Мальчишки едят эти крохи, и чувство голода снова к ним возвращается… Я была в таком смятении, что не сразу заметила эмоции, которые, оказывается, продолжала слышать от Елисея. Вернее, я приняла эти эмоции на свой счёт, так как испытывала почти то же самое: «растерянность», «изумление», «напряжение», «мандраж»… Я взглянуло в лицо Елисея – оно ничем не выражало эти эмоции. Елисей вёл себя в точности так же, как в тот день. Вот он вступил в разговор о белом ките, вот - упомянул Библию… Но совсем другие чувства исходили от него мощными волнами. И скоро среди них стали главными сопротивление и нарастающая паника. И это ещё Сега не высказал своё ужасное предложение. Значит, я не вернулась опять в тот же самый день? Душа Елисея уже хранила все эти воспоминании, но не могла повлиять на тело и на всё происходящее… Получается, это тоже было прошлое, но - другое, и творилось оно по старому сценарию?
Всё зашло уже слишком далеко – Елисей начал перечить Сеге. Лицо его выражало отвращение и гнев, а я слышала «панический ужас», и понимала, почему – скоро должно было случиться непоправимое… И оно произошло. Драка, избиение лежачего… Господи, неужели мне суждено всё это снова пережить?! Но ведь и Елисей… его душа – он ведь тоже переживал это заново, а, может, и ощущал всё тоже самое – боль, удары… Среди них я вдруг я различила жуткий хруст, который не услышала в первый раз. Это означало, что… Я закрыла глаза. А когда открыла, сначала подумала, что ослепла – вокруг была абсолютная темнота, я не видела не то, что света своего фонаря, даже – рук. Тьма была густой и холодной… Очень нехорошо. Но я не успела впасть в панику, потому что темнота начала развеиваться, где-то впереди замерцали бледные полоски света, вырисовывая силуэт двери… В предрассветном полумраке снова стала видна комната, мальчишки на своих лежаках. Заворочался Боб, поднимаясь с постели… О, Боже! Снова! Я снова оказалась в начале этого дня? «Подавленность», «тоска», «горечь»… - это послышалось от Елисея. Вот я дуу-ура, о себе думаю! А какого ему? Ему снова придётся пережить этот день. Снова испытать страх, боль, смерть… И - бессилие. Целый день жить в ожидании страшного конца, запертым в собственном теле, и знать, что это ещё не всё… Елисей ведь уже знал, видел, что будет дальше, что с ним сделают, что потом ждёт остальных… Захрустели картофельные чипсы. Я оглянулась – Елисей ползал на коленях, рядом с другими парнями, воодушевленно собирая крохи. Но излучал он такую безысходность и страдание, что они чувствовались почти физически. Я несколько раз нервно заглотнула воздух. И только сейчас поняла, что не ощущаю отвратительных запахов, которые должны были витать в комнате. И в предыдущем дне, кажется, не ощущала. Неужели кто-то смилостивился надо мной? Ребята заговорили о еде, о том, что каждый сейчас бы съел, и я отвлеклась. Вот сейчас начнутся разговоры о «Моби Дике», Сега предложит бросить жребий, а потом… Меня передёрнуло. Сколько раз Елисей должен пройти через это? В этот миг в моей голове зазвучал шепот на разные голоса: «ты будешь переживать это снова... Всегда... Вечность».
Вечность… Этот день не последний – это только начало! Замкнутый круг, ловушка времени. Так будет каждый день, так уже происходит каждый день. Я вдруг вспомнила, что в настоящем времени прошёл целый месяц, с тех пор, как Елисей исчез в подвале, а я уехала к бабушке. Тридцать раз он уже переживал это день, тридцать раз умирал, измученный и избитый. И этому не будет конца. Он станет возвращаться в это утро снова и снова… Может быть, и сейчас он проживает этот день не во второй раз…
В моих сухих глазах не было слёз. Выплакала уже все. Только тупая боль засела в сердце, так, что хотелось стучать кулаком по груди. А парни уже завели разговор о цене выживания… Елисей начал спорить с Сегой. Тяжёлые эмоции, которые исходили от души, запертой в нём, отдавались во мне.
- Нет, так нельзя… - прошептала я, - Я не хочу, чтобы ты опять… Я не могу опять стоять и смотреть. Что же делать? – я простонала и в миллионный раз оглядела каменную ловушку комнаты.
Стоп! Я только что выяснила, что сейчас не то прошлое, в которое я попала в первый раз. Да, я по-прежнему где-то в петле времени, но ясно, что прошёл год с тех событий, которые я наблюдаю сейчас, и которые теперь повторяются каждый день, словно заевшая пластинка... Значит, все они, - я посмотрела на мальчишек, - к этому моменту мертвы, они тоже сейчас – как призраки, а всё, что в этой комнате – как проекция. И ведь действительно – я же не чувствую больше запахов!
Я попыталась задержаться на этой мысли, сосредоточилась, даже прищурилась, оглядывая комнату, и в какой-то миг мне показалось, что фигуры мальчишек, горящая керосинка – всё это поблекло, а сквозь них мелькнул разбросанный мусор, темнеющие на полу останки… Всего на миг! Но меня это воодушевило. И они, и я сейчас были как «призраки-проекции», зависшие во времени, а значит, мы если не на равных, то в каком-то смысле ближе друг к другу, чем раньше.
Елисей уже вскочил и вот-вот должен был своим действием спровоцировать Сегу.
- Елисей. Елисей! – всё громче звала я.
Он не слышал.
- Елисей! Елисей!!!
Боже, помоги ему.
- Елисей!!! – в пятый раз прокричала я, собрав все силы, вложив в голос свои чувства, веру, горячее желание его освободить – всё до капли.
- Не становитесь зверьём! Думаете… - Елисей вдруг запнулся. Его взгляд, скользивший по мальчишкам, задержался в той стороне, где стояла я.
Моё сердце ускорилось в несколько раз. Я подбежала к Елисею и заглянула ему в глаза:
- Елисей! Ты слышишь?! Остановись!
- Думаете, - медленно продолжил Елисей, - думаете, кто-то выживет, после того, как… - его глаза смотрели сквозь мои, но потом в них что-то мелькнуло, и я поймала его взгляд.
- Остановись, - тихо повторила я, - ты уже прошёл через это, и сейчас тебе здесь не место.
«Недоумение», «растерянность» – послышалось эхо эмоций. «Узнавания» среди них не было, ну и пусть! Пусть он меня забыл и больше никогда не вспомнит, но пусть услышит, пусть – послушает, послушается.
- Вы… как вы… - всё ещё на автомате продолжил Елисей, но вдруг замолчал, отступил назад, сделал шаг от меня к двери.
Всё. Сценарий был нарушен.
Я не стала смотреть, что там творится с остальными, не стала прислушиваться, а полностью сконцентрировалась на Елисее, не отпускала его взгляд.
- Пойдём, пойдём отсюда, - я шагнула за Елисеем, он отступил назад, ещё ближе к двери. Обернулся, посмотрел на неё, но потом остановился, как вкопанный. Заглянул мне в глаза. Сам.
«Сомнение», «замешательство», «настороженность» – прочла я эмоции.
Темнота вокруг заворочалась, как гигантский кит, только не белый, а поглощающее-чёрный. Я поняла, что надо торопиться.
- Давай тогда вместе. Дай мне руку!
Елисей медленно и неуверенно поднял ладонь, опустил глаза, рассматривая её.
Я схватила его за руку – знакомое покалывание, и ладонь Елисея оказалась в моей, а не прошла насквозь!
- На счёт «три». Раз, два… - я отступила назад, разбегаясь, - три! – и устремилась сквозь дверь, увлекая за собой Елисея.

Chapter 15. Waygoing



Иллюстрация
Изображение[/url]



В небе сиянье севера горит,
Раны лечит время - кто-то говорит.
Союз луны и солнца, ночных светил и дня,
В итоге одарил ли истиной меня?


Я очнулась от тряски и резкого запаха, бившего прямо в нос. Когда перед глазами всё перестало расплываться и прыгать, я заметила ватный тампон и тонкие пальцы, которые держали его у моего лица. Потянулась рукой, чтобы отвести вонючую вату, и тут же почувствовала тупую боль. Перевела взгляд на свою ладонь – её стягивала тугая повязка. Рука с тампоном исчезла, и я рассмотрела кудрявый затылок и белый халат сидящей рядом женщины.
- Мм.. – я хотела спросить, почему я здесь, но надо мной вдруг склонилось лицо Лазоревой Нади!
В голове всё смешалось.
Одноклассница приложила палец к губам и многозначительно покосилась куда-то вперёд. Я приподняла голову и увидела огни ночного города за лобовым стеклом машины, силуэты передних сидений, и спину человека в милицейской форме, по правую руку от водителя.
- Ох, девочка, наконец! – женщина в белом халате снова обернулась ко мне, - мы уже начали волноваться – все функции в норме, а в сознание не приходишь. Татьяна Андреевна, - обратилась она к кому-то в глубине салона машины.
Моё правое запястье тут же оказалось в холодной ладони. Вторая медсестра (или врач?) стала прощупывать пульс.
- Татьяна Андреевна, может, разбудить сержанта? – кудрявая женщина кивнула в сторону милиционера.
- Она же только в себя пришла, не видите, как слаба? – послышался голос Лазоревой, и в поле моего зрения опять возникло её лицо, - наверняка и говорить ещё не может, - на последних словах Лазорева буквально придавила меня взглядом.
- Как себя чувствуешь? Всё ещё слабость? Трудно разговаривать? – спросила женщина, державшая меня за руку.
Я послушно кивнула. И это была правда – я действительно чувствовала себя ужасно измотанной.
- Вот, видите! – продолжила Надя, - А если сейчас сотрудника разбудите, замучает её вопросами, как меня. Пусть хоть до больницы передохнёт.
Медперсонал согласился, а Надя приблизилась ко мне и перешла на доверительный шёпот. Непривычно заботливые интонации в речи Лазоревой совсем не вязались с её строгим взглядом:
- Наверное, ты хочешь знать, что в скорой делаешь? Ну, прости, кто ж знал, что ты так впечатлишься моим рассказом о поисках пропавшего одноклассника сестры. Не надо было с самого начала ту историю рассказывать, объявление показывать, может, ты не потащила бы меня на ночь глядя свои догадки проверять… Я тебя.. эээ.. потеряла на той стройке, и с перепугу милицию побежала вызывать, ну они тебя там, в подвале и нашли. Возле двери. Ты всё глаза не открывала, потому для тебя скорую вызвали, а они там дверь начали ломать, а что потом было – уже не знаю…
- Дверь… - прошептала я. Голос обдирал пересохшее горло, - закрыта была?
- Ну да, ты даж не проверила, чтоль? – искреннее удивилась Надя.
Мне не пришлось отвечать, так как машина остановилась – скорая прибыла на место. Проснулся милиционер. Он сразу перегнулся через спинку кресла и нашёл меня глазами:
- Ольховская, пришла в себя? Так, все отсели, мне надо с ней поговорить.
В приёмном покое меня уложили на койку за занавеской, вкололи в вену капельницу с какой-то прозрачной жидкостью. Я с опасением ожидала допроса, но Сержант Пантелеев закончил всё быстро – видел, что я едва держалась на ногах и с трудом говорила.
- Что ты ему рассказала? – потребовала ответа Лазорева, когда милиционер ушёл.
Она, что удивительно, всё ещё оставалась в больнице, и сейчас сидела на табурете рядом с моей кроватью.
- Почти всё то же, по твоей подсказке: неделю назад услышала от тебя о пропавших, о… Елисее, - мой голос непроизвольно дрогнул, - ты показала мне объявление, я стала размышлять, что с ними, где они, решила поискать в районе их школы, увидела знакомую заброшку… Вчера вечером пошла к тебе в гости, но упросила заглянуть вместе со мной на промзону… А потом мы разошлись, я спустилась в подвал, увидела дверь и… и дальше ничего не помню.
- Уф, - вздохнула Надя, - ну хоть поняла меня, не совсем с мозгами рассорилась.
Мне почему-то было ничуть не обидно слышать от Лазоревой эти слова. Я даже улыбнулась.
- Спасибо. За то, что помогла, что до сих пор помогаешь. Только… ты всё же вызвала милицию? Когда? Сейчас всё ещё ночь…
- Да, вызвала, - вот теперь Надя опять злилась, - ты меня всем этим так достала - дома не смогла спокойной сидеть, вернулась, а там… темно уже было, тебя не видно и… Да, я испугалась. За тебя, дурочку такую… - Лазорева отвела глаза. – Теперь, вот, Ольгу пришлось впутать, и родков вызывали…Твоих, кстати, тоже должны были поднять. – Надя повернулась ко мне, - Приедут скоро. Нас не прессовали, скорее всего, так как без родителей допрашивали. Потому что они, ну, милиция, походу, что-то действительно нашли, – Лазорева нахмурилась. - Этот товарищ, который в форме, после того, как вскрыли дверь только минут пять там провёл, потом с нами на скорой уехал. Но потом… Я в коридоре сидела и слышала, как он по телефону у дежурки говорил… - Надя вдруг замолчала и осторожно взглянула на меня, - Ты… что-то узнала?
- Да, я всё узнала, – шёпотом ответила я, - от воспоминаний я бы снова заплакала, если б могла.
- И…? - Надя подалась ко мне, задев белую занавеску, разделяющую койки в палате.

Я рассказала ей. Она заслуживала права узнать, а мне надо было выговориться хоть чуть-чуть… Но я рассказала не всё. Самое ужасное, что там произошло… я не стала этого говорить. Не знаю, правильно или нет, но пусть это останется на моей совести. Не ради Нади, а ради Елисея. Пусть память о нём, об его уходе, и без того страшном, не будет связана с тем зверством. И ради его родителей тоже.
Хватит и той правды, которую я открыла Лазоревой: что смерть Елисея была насильственной, что другие узники той каменной ловушки двинулись рассудком и пошли друг против друга. Я хотела попросить, чтобы Надя об этом больше никому не рассказывала, но сначала надо было убедиться, что моя одноклассница меня снова слышит. Она перестала перебивать рассказ с момента, когда захлопнулась дверь, а ключ оказался внутри. С тех пор Лазорева сидела молча, всё больше бледнея, и сейчас на её лице застыло выражение большого шока. И это при том, что я только вскользь упомянула, что оказалась в запертой комнате подобно привидению, а про тени, голос из пустоты и призрака Елисея совсем не говорила. Но первые слова, которые, наконец, произнесла Надя, будто ответили на мою не озвученную просьбу:
- Оле про это нельзя рассказывать… - Лазорева обхватила лоб ладонью, помотала головой, - Нет, ей нельзя такое слышать… Не могу поверить, что всё было действительно так, но… пусть милиция сама разбирается, а мы… Слышишь, Ольховская? – она грозно посмотрела на меня, резко откинув ладонью чёлку со лба, - никому больше не рассказывай! Упекут или в психушку, или в кутузку!
- Да, я только тебе… - подтвердила я, - но... ты мне не веришь? – вопрос кольнул где-то в груди.
- Ольхо.. – Надя осеклась, уставившись на моё лицо. Секундное замешательство, и её взгляд снова стал твёрдым.
- Ты… Всё это… в такое нельзя взять и сразу поверить.
- Но ты всё равно поверила? – я читала ответ по её глазам, больше не испуганным.
Нас прервали голоса, среди которых я узнала мамин. Послышались шаги, занавеска отодвинулась, и возле кровати столпились люди. Медперсонал, мама с папой, ещё какие-то люди, среди которых, похоже, были родители Лазоревой.

В то утро нас отпустили по домам. Но позже пришлось ещё два раза беседовать с милицией. Теперь уже со следователем, зато в присутствии кого-то из родителей. Я говорила всё то же самое, прибавив только, что попыталась открыть дверь в подвале, поранилась до крови, испугалась и потеряла сознание. Мама с папой все те дни опекали меня с удвоенным вниманием и волнением. Я была так рада снова видеть их, говорить с ними, обнимать, что охотно принимала их заботу и больше не запиралась в своей комнате.
Но родителям я рассказала не больше, чем милиции, несмотря на настойчивые расспросы отца и ласковые – мамы. Понимаю, для всех было странным совпадением, что я оказалась права: во время очередного разговора со следователем нам дали понять, что в подвале нашли тела тех самых подростков из 133 школы. В другие подробности нас не посветили. Ну, и к лучшему. Для всех. Вот только… наверняка причину смерти Елисея установили… Что они сказали его родителям? Как много открыли?
Я теперь регулярно смотрела телевизор и листала газеты. И, в конце концов, услышала в вечернем выпуске местного канала (а позже увидела небольшую заметку в колонке новостей), что пятеро учеников, пропавшие год назад, найдены… Трагедия… Заброшенный подвал… Не смогли выбраться… Несчастный случай… Похоже, для общественности всё представили именно так. Без деталей кровавой правды. Меня и Лазореву тоже не упомянули. Наверное, наши родители попросили.

После больницы я два выходных отсыпалась и всё никак не могла выспаться, хотя провела в кровати больше двадцати часов подряд. Мама хотела взять для меня больничный, но я уговорила не делать этого. Сказала, что не хочу всё время отставать от школьной программы. Тем более, конец полугодия на носу. На самом деле, мне до сих пор было жутко оставаться в одиночестве. В голову лезло всякое, если я не спала… А вот сон был спасением – без сновидений, непрерывный, мягкий и обволакивающий, как серый вязанный свитер… Я чувствовала в этом убаюкивающем забытье что-то от бабушки Марты, хотя её самой в моих снах не было. Но пора было просыпаться.
В понедельник я пришла в школу. Лазорева, оказывается, вернулась к учёбе ещё в пятницу, в то же утро, когда родители увезли её из больницы. Какая она сильная. Хотя, может, Надя мне так и не поверила? Она со мной не разговаривала, я к ней не подходила. Но иногда мы встречались глазами, и Надя не сразу отводила взгляд, как раньше.
Один раз мы пересеклись в коридоре перед кабинетом следователя - Лазорева была с матерью и сестрой. В тот день милиция как раз подтвердила, что тела в подвале опознали. Я чувствовала, что Надя хочет мне что-то сказать. Её взгляд метался от меня к заплаканной Ольге, сидевшей на пластмассовой скамейке, в обнимку с матерью. В конце концов, Лазорева осталась с родными.
Я ждала, что одноклассница подойдёт ко мне на следующий день, в школе, но всё было как обычно.
В тот день, через один, два… все уроки и перемены я снова сидела одна. Первый ряд, пятая парта… За окном северный ветер сгибал тонкие берёзовые стволы. Голые ветви печально качались на фоне темнеющего неба. Луж на спортивной дорожке уже не было, трава и опавшие листья пожухли и почернели. В домах за школьным забором по одному зажигались огни.
- Ольховская, - от неожиданности я вздрогнула. Была перемена перед последним уроком. Все в классе занимались своими делами. Я мыслями была уже далеко, потому не заметила, как возле моей парты возникла фигура Лазоревой.
- Ольховская Маргарита, - повторила Надя. Я непроизвольно улыбнулась, различив ставшие уже знакомыми нотки возмущения в её голосе, - Алё! Земля вызывает космос, - она пощёлкала пальцами перед моим носом.
- Да? – я вопросительно взглянула на одноклассницу.
- Вот, держи, - Надя протянула мне сложенный вдвое тетрадный лист, - Я считаю, ты должна знать. Но решай сама.
С этими словами Лазорева, не оглядываясь, пошла на своё место.
Прозвенел звонок, а я всё разглядывала бумагу, где крупным почерком были выведены адрес, время и дата – ближайшая суббота.


Теперь ночь не сможет меня ужаснуть -
Я видела всё, что нельзя увидать,
Могла бы и сердце, и душу отдать,
Но жизнь уже не вернуть.


Молочно-белое небо, штриховкой голый лес на холмистой линии горизонта. За воротами некоторые деревья ещё сохранили жухлую листву. Я стояла возле одного из них – старого тополя, вырвавшегося из плена давно покосившегося забора. Далеко. Видела лишь спины траурной процессии, медленно двигающейся к участку за кованой оградой. Толпа остановилась. За тёмными силуэтами курток и пальто мелькнули алые всполохи. Люди, наконец, немного разошлись… В груди сдавило сильнее. «Он там». Закрытый гроб поставили на стулья, и спины вновь сомкнулись. Только трое мужчин отделилось от толпы. Они подошли к костру, разведённому на пригорке в нескольких метрах от огороженного участка, несколько секунд постояли рядом с огнём, потом подняли с земли лопаты и воткнули в горячую золу.
За последние дни сильно похолодало, действительно по-зимнему. Я спрятала оледеневшие ладони в складках шарфа и посмотрела под ноги, на пошедшую трещинами землю – она стала твёрдой как камень. Наверное, такой же мёрзлой была земля и на холмике, высившемся рядом с ямой… Холодно... там тоже… Вечный сон как вечная зима?
Когда я подняла глаза, гроб уже медленно опускали в могилу. До меня донеслись рыдания. Я с трудом оторвала взгляд от кроваво-красной обивки и повернула голову на голоса. Женщина в чёрном платке плакала в объятиях мужчины, лица которого я не могла рассмотреть, но смутно угадывала в нём знакомые черты. Женщина медленно высвободилась из рук мужа, подошла к земляной горке… Раздался стук. Потом ещё и ещё… Словно град, по крышке застучали комья земли…
Процессия медленно обходила могилу, прощаясь. В девушке, на чьи светлые волосы был накинут чёрный шарф, я узнала Ольгу… А я? Я могу только смотреть со стороны. Кто я дли них? Для его семьи? Никто. Никто не знает, никогда не узнает…
Холодно… Пальцы в сапогах так замёрзли, что почти не ощущались.
Холодно, как мне холодно… Елисей… бабушка…
По ногам вдруг прошло тепло, словно под подошвами оказалась горячая зола горящего вдалеке костра. Тепло поднялось выше, по телу, по рукам, к кистям, пальцам, по шее, к лицу… Я ощутила, как горячие ручейки стекают по щекам, скапливаются в уголках рта, остаются на губах солёными каплями. Я плакала впервые с той ночи. И вдруг поняла, что всю неделю провела в каком-то отупении, но теперь оно отступило, будто в груди пружина распрямилась.
Над головой раздалось хлопанье крыльев. С ветки тополя взлетела сорока. Её чёрно-белый силуэт мелькнул над людьми, стоявшими возле могилы Елисея. Яму закидывали землёй, уже с помощью лопат. Последние комья легли на свежий холмик. Мужчины вышли за ограду и слились с толпой. Разговоры вдруг стали громче. Люди один за другим задирали головы и смотрели в небо. Я тоже подняла голову. Тут же щеки коснулась прохлада. Крупными хлопьями с молочно-белого неба опускались снежинки. Припозднившийся первый снег. Всё больше и больше пушистых хлопьев кружилось в воздухе. Я закрыла глаза и позволила снежинкам остудить горящее после слёз лицо.
От неожиданного прикосновения к руке я дёрнулась и резко открыла глаза.
- Ты чего тут? – рядом со мной стояла Лазорева. Тёмно-синий шарф сполз с её головы и в русых волосах застыли снежинки, - Почему одна стоишь? И - здесь? – снова спросила Надя, внимательно вглядываясь в моё лицо.
- Я для них чужая, - тихо ответила я, опустив глаза.
- Глупости не говори! Не более чужая, чем я или Ольга. Даже… ты для него даже больше, чем я или сестра… - Лазорева не договорила, и я удивлённо посмотрела на неё. Она же не могла знать?
- Ну чего ты так смотришь, дурочка? Я имею в виду, что ты сделала для его семьи больше нас всех, - продолжила Лазорева, - Это ведь ты, по правде, Елисея нашла. Его родители нас сегодня благодарили, но я сказала, что они должны сказать «спасибо» другому человеку, так что, пошли! – Надя потянула меня за локоть.
Мы спустились к участку, но люди уже начали расходиться. За кладбищенской оградой их ожидал старый пазик. Как объяснила Лазорева, сейчас народ повезут в деревенский дом, принадлежавший родственникам Елисея, на поминки. Родители решили похоронить его на этой земле, на сельском кладбище, где покоились его предки.
- Надь, ты иди… Я догоню, - сказала я, высвобождая руку из хватки Лазоревой, - я ещё на минутку, здесь…
- Ну, хорошо… - Надя смерила меня подозрительным взглядом, - Только не опаздывай! Автобус уедет – сама дом искать будешь!
- Я приду, - откликнулась я.
Возле участка к этому времени осталось только трое мужчин в стёганках. Они разворошили костёр, сложили в сумку перчатки, какие-то ремни, сунули подмышки черенки лопат, и пошли к воротам, по пути ухватив пару пирожков из тарелки, оставленной на деревянном столике.
Крупные белые хлопья ложились на могильный холмик пуховым одеялом. Снежинки у моих ног таяли на углях.

***
На промзону я не возвращалась. Кроме всего прочего, это место больше не могло считаться уединённым – оно стало объектом «паломничества» для смельчаков из местных ребят. Похоже, что-то о произошедшем, всё же, просочилось в народ. Не знаю – откуда, но поползли всякие слухи, перевирая друг друга, обрастая то совсем бредовыми деталями, то – пугающе правдивыми, будто в своих фантазиях люди иногда приближались к истине. Я бы не узнала об этом, но какое-то время и в нашем классе обсуждали гибель школьников из 133 школы. Одноклассники приставали с расспросами к Лазоревой, зная, что она принимала активное участие в прошлогодних поисках. Кто-то косился и на меня, так как в последнее время я часто «светилась» рядом с Надей. Даже объявление о пропаже Елисея, которое она мне приносила, кто-то запалил. Лазорева отнекивалась, открещивалась от всего и от меня в том числе. Какое-то время её дергали, потом отстали, забыли. Но сама история, предававшаяся от человека к человеку, как в «испорченном телефоне», превратилась в одну из городских легенд. Из тех, что рассказывают дворовой компании или во время ночных посиделок. А я хранила тайну о том, что в этом правда, а что – нет.

КОНЕЦ


Возьми меня за руку, и мы пойдём...
Всё моё царство - теперь твой дом,
Если ты веришь, надеешься, не повернёшь,
Ради чего всё это было ты в конце поймёшь.


Солнце, показавшееся из-за облаков, осветило полуразрушенную лестницу на второй этаж. Пара мелких камешков с тихим перестуком скатились по ступеням, вторя эху шагов. Свет, заливавший бетонные коридоры из прямоугольников дверей, вёл за собой.
Нагое окно, лишённое рам и стёкол, открыло вид на город. Силуэтами новостроек он высился за металлической сеткой над покосившимся бетонным ограждением. Забор теснили экскаваторы и устрашающего вида строительные машины. Сейчас покинутые людьми, громоздкие механизмы ожидали рабочего дня, чтобы камня на камне не оставить от этого места, заброшенного уже очень давно.
Пустую комнату пронизывал солнечный свет, и клубящиеся в нём пылинки мерцали как тысячи светлячков. Тонкие пальцы потянулись вслед одному из лучей, будто пытаясь ухватиться за него. Уперевшись в стену, пальцы медленно прошлись по кладке из белого кирпича, щербатой и потемневшей от времени. Но под слоем грязи всё же угадывался рисунок. Бережно, очень бережно, стены коснулась ладонь, очерчивая контуры нарисованного лица, подушечками пальцев вытирая пыль с тёмной чёлки, с линии губ… Звонкая мелодия разорвала тишину, по комнате эхом разнёсся высокий голос певицы: «оther people's stories they are just like mine, but for one thing I did what they plan…». Девушка торопливо стянула с плеча сумку и вытащила из неё мобильный телефон:
- Да, Надь?.. Нет ещё… Приезжай первая - мама будет рада с тобой поболтать, ты же знаешь… Ничего, влезет, – девушка хмыкнула, - мы должны всё заценить – она неделю готовилась к нашему приходу… Не долго. Мне нужно кое-что закончить - и я освобожусь.
Пискнула кнопка, завершая звонок. Девушка перевела взгляд на стену, на рисунок в окружении искрящихся пылинок. Глаза её снова затуманились, но лица нежно коснулось тёплое дуновение, и печаль развеялась. Девушка повернулась к окну, устремив взгляд в серое небо, где клубились облака: сначала свинцово-дымчатые, но через секунду – серебристо-белые, подсвеченные солнцем, вдруг выглянувшим из-за туч. Никто другой бы не почувствовал, не увидел… но она теперь ведала, ощущала, владела силой, что невидимой нитью соединяла её с миром по ту и эту сторону, и, чтобы коснуться его, ни время, ни пространство больше не были преградой. Особенно, в таком месте как это. С её губ соскользнуло имя последним словом прощания, а потом она улыбнулась. Послала улыбку с ласковым ветром в осеннее небо, к облакам… Расстегнула сумку и достала оттуда тетрадь… один за другим в окно отправлялись исписанные мелким почерком листы. Ветер подхватывал их, возносил, рассыпал в разные стороны, снова сметал, увлекал за развалины, прятал у подножия ограды… На подоконнике на мгновение застыл, трепеща, последний лист: «Сентябрь тянулся невозможно долго. Новая школа оказалась…» - ветер сорвал бумагу, и она белой птицей полетела в сторону городских домов…

Когда солнце достигнет победных тех холмов,
Я остановлюсь, последний сделаю свой вдох,
Тогда ты придёшь за мной...


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 06:08 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
23 сен 2012, 14:23
Сообщений: 5015
Malena, ты меня, конечно, удивила. Не ожидала, что авторство этого рассказа принадлежит тебе))))

_________________
But the truth is I need others to find the will, to find the point in anything...©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 11:19 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 10:12
Сообщений: 11542
SilverStar, я тоже удивилась) Но потом подумала, блин, блин, ведь были же призраки признаки - могла догадаться! Лохушка! 009*

_________________
Дерево надежды, стой прямо! ©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 12:55 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 18:44
Сообщений: 4059
Citron-El писал(а):
Но потом подумала, блин, блин, ведь были же призраки признаки - могла догадаться!

Знакомые ошибки? 009* :-) *или уже проявились излюбленные штампы?*

SilverStar писал(а):
Malena, ты меня, конечно, удивила. Не ожидала, что авторство этого рассказа принадлежит тебе))))

А почему удивила? Честно, потому что просто по-другому написано или хуже?

_________________
Whistle in the dark


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 13:39 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 10:12
Сообщений: 11542
Malena писал(а):
Знакомые ошибки? 009* :-) *или уже проявились излюбленные штампы?*


Нет. В том-то и дело, что знакомых по тесной работе с твоими текстами ошибок, я не заметила, когда в первый раз читала. Могу даже особо выделить - обороты. Для меня "typical Malena" - этот тот первый отрывок из Перекрестка, в котором Альберт, конь-Годо и радужные брызги. Всё красиво, всё прекрасно, но: гусеничного типа предложения, обилие причастных и деепричастных оборотов, которые нарушают ритм так, что об них то и дело спотыкаешься при чтении. Это не совсем ушло, как я теперь могу заметить, зная, кто - автор, но в глаза не бросается, читать не мешает, значит, автор вырос :co_ol:

Автор вырос... и появились новые незнакомые мне ошибки. :-)
Это нормально)) На каждом новом уровне - своя полоса препятствий.

_________________
Дерево надежды, стой прямо! ©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 14:13 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
23 сен 2012, 15:49
Сообщений: 2723
Malena, мне нравится "Городская легенда". Хоть мистику читаю не так часто.
Неудобно в двух темах обсуждать... Так "кассетный плеер" (с двумя "с", кстати :mi_ga_et: ) и фишки от жвачки - то была стилизация! Вот оно как. Ну здорово - детали, говорящие об эпохе. Музыка тоже? (в конкурсном варианте не было вставок, только упоминание песни)
И мне показалось достоверным описание мыслей и поступков подростка. :co_ol:
Может это обсуждение на твою "Клубничную поляну" перетащить?


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 15:57 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
23 сен 2012, 14:23
Сообщений: 5015
Malena, скорее, тематика удивила. Ну и ошибок многовато, у тебя их обычно меньше.
Вопрос: Кэри - имеется в виду Мэрайя Кэри?

_________________
But the truth is I need others to find the will, to find the point in anything...©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 18:59 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 18:44
Сообщений: 4059
SilverStar, Citron-El, SilverStar - спасибо за ваши отзывы и замечания.
Ромашка писал(а):
Музыка тоже? (в конкурсном варианте не было вставок, только упоминание песни)

SilverStar писал(а):
Вопрос: Кэри - имеется в виду Мэрайя Кэри?

Музыка - это Kari Rueslatten. Норвежская певица фолк-дум-метал стиля, чья популярность пришлась на 90-е – начало 2000-х (в т.ч. известна в этот период была и в России). Но, по большому счёту, это одно из «волшебных» совпадений, сопровождавших музыкальную составляющую рассказа.

Да, Лен, в первом варианте рассказа было только имя и цитата из песни «Why So Lonely».
Кстати, девушки, а сейчас ссылки на простоплеер видны в любом браузере?


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 19:40 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
23 сен 2012, 15:49
Сообщений: 2723
Мне в мозилле видно.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 22:30 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 10:12
Сообщений: 11542
Malena писал(а):
Citron-El, пожалуйста, можно твой отзыв в эту тему?)


Можно. :a_g_a: Только это будет не отзыв. Я так подумала-подумала и решила, что не хочу... в чистом виде.
Будет немножко другой вид. Литературный. Тут

_________________
Дерево надежды, стой прямо! ©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 22:34 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
04 мар 2013, 23:16
Сообщений: 223
Malena :bra_vo: обалдеть!А где можно купить твои книги? :mi_ga_et: Музыка тоже поражает и сильно цепляет!

Очень жду продолжения!

И еще, так легко, так непринужденно написан рассказ, что читается как само по себе.

Музыку ты для меня открыла мне совершенно новую, но это в моем вкусе!Так что и за это спасибо!


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 22:53 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
23 сен 2012, 15:49
Сообщений: 2723
Citron-El, кстати, да. Плюсую к Елисею (может это московских так "повело" от имени? 009* Хотя могло статься, что в 90е в небольшом городке ребенка назвали бы Игнасио). Поскольку он номер школы спокойно сказал и вообще вел себя "современно", то нет причин предполагать, что привидение старое (древнее).
Еще, как я понимаю, он не мог выйти за пределы стройки без ее помощи?
Также и у меня родилась мысль, что на стене-то проще было написать, а узнавание о том "а был ли мальчик" провести неким другим путем.

Citron-El писал(а):
Уйди ты хоть на секунду! В школе что ли не училась? Всякое бывает..

Далеко ходить даже не надо - вот я например. Так и не завела друзей в школе. Хотя пыталась. Целенаправленно не отгораживалась. Только как-то вот и не умею с тех пор.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 11 дек 2013, 23:13 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
21 сен 2012, 10:12
Сообщений: 11542
Ромашка писал(а):
Далеко ходить даже не надо - вот я например. Так и не завела друзей в школе. Хотя пыталась. Целенаправленно не отгораживалась. Только как-то вот и не умею с тех пор.


Там не в правдоподобности характера дело было. Просто наложилось два фактора: реакция на типаж, напоминающий "Беллу Свон", который штампуется сейчас везде, где только можно, и смысловое провисание между интимно-личностным сообщением "у меня нет школьных подруг" и подробным литературным описанием пейзажа. Кстати, Наталья потом этот момент сгладила, добавив:

Malena писал(а):
Хотя тут, надо признать, я сама поспособствовала: простояла в наушниках всю линейку, на представление классной ответила сухим «здрасьте», и, не поднимая глаз, проследовала на своё привычное место, которое – какая удача – оказалось свободным.

_________________
Дерево надежды, стой прямо! ©


Вернуться наверх
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 12 дек 2013, 05:08 
Не в сети
Аватар пользователя

Зарегистрирован:
23 сен 2012, 18:23
Сообщений: 1552
Как критик я не айс, но вот как читателю очень понравилось и хочу проду :138:

_________________
Хрен, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь.Фаина Раневская.
Жене сказал, что пошел к любовнице, любовнице - что к жене, а сам за комп и работать, работать, работать...


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему На страницу Пред.  1, 2, 3, 4, 5, 6 ... 14  След.


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  

Яндекс.Метрика