Заброшенные (святочный рассказ)
коллаж Citron-El
В редакции журнала «Невероятный 21-й век» с утра царило размеренное тихое спокойствие. До сдачи номера в печать было еще три дня, большинство работников просиживали на своих местах и смотрели один за другим ролики в интернете, ожидая, когда же можно будет уйти уже на обед или домой. Главный редактор журнала в кабинете, который представлял угловой закуток, отделенный от остального помещения картонными перегородками, пил уже третью кружку кофе за утро. Чтобы чем-то себя занять, он взял единственное на сегодня письмо читателя, написанное неровным неразборчивым почерком и запечатанное в простой белый конверт без обратного адреса. «Уважаемая редакция! В прошлом выпуске вашего журнала я прочитал статью о заброшенных особняках нашего города. В ней рассказывалось о странных и зловещих событиях, происходивших в этих местах, и о том, как важен для города снос этих домов, ведь на их месте можно построить новые магазины и места для парковок. После этого я не смог не отправить вам это письмо. Меня зовут Владимир, мне двадцать три года, и я родился и всю свою жизнь прожил в нашем городе. Я работаю курьером в службе доставки еды. Не потому, что больше нигде не берут, а потому, что нужно платить за учебу в институте. К тому же график удобный и начальник хороший. Так вот, история, которую я хочу вам рассказать, произошла в прошлом январе. Тогда был жуткий холод, снега намело по колени, и многие ребята из нашего ресторана отказались выходить на работу. Сказали, что заболели. А я с детства отличался прямо-таки бычьим здоровьем, мне никакие холода нипочем. Поэтому день я провел, как обычно: объезжал офисы, развозил бизнес-ланчи, коробки с пиццами и роллы. Где-то после трех мне поступил очередной заказ – две пиццы с салями и острыми огурчиками. Ничего необычного, хотя адрес доставки серьезно меня смутил. Вы наверняка слышали про этот дом, даже если в вашей статье из прошлого номера он не упоминался. Наверно, слишком далеко от центра города находится, там ни магазина, ни парковки не поостришь. Я говорю о доме на краю парка трехсотлетия, бывшее имение графа Дроздова. В свое время, когда я был мальчишкой, мы с друзьями любили слушать жуткие истории про это место. О замурованных в стенах молодых девушках, которые теперь серыми тенями скользят по коридорам, о котах с горящими глазами и острыми ядовитыми когтями, о голосах, которые начинают звенеть в твоей голове, стоит только переступить порог… В детстве я до жути боялся этих историй, но, став взрослым, перестал в них верить, хотя и отдавал дань уважения таланту старших товарищей, которые смогли такие истории придумать. Про дом я ничего не слышал уже очень давно – хозяева уехали из него еще в советские времена, годах в шестидесятых, и с тех пор туда никто заселяться не хотел, непонятно по каким причинам. Сначала я подумал, что это глупая шутка. Такое бывает: везешь ты десять коробок с пиццами на другой конец города, стучишься в дверь, а тебе открывают ошарашенные хозяева, которые и знать не знали про заказ. Я позвонил в ресторан, уточнить. «Нет, все правильно», - ответила мне Лиза, она у нас звонки принимает. – «Со мной дедушка какой-то говорил, он же шутить не станет?» Ну, думаю, ладно, может, кто-то купил особняк. Место ведь хорошее, с парком и прудиком. В общем, хоть меня еще сомнения грызли, завел я машину, забросил коробки на заднее сидение, и отправился в путь. А метель тогда поднялась - кошмар! Дует со всех сторон, видимость никакая, лобовое стекло облепило снегом так, что дворники уже не справляются. Так что путь, который в обычный день я бы преодолел за полчаса, затянулся на полтора. Добрался я наконец до особняка. Темно вокруг, ни черта не видно. Но на втором этаже, кажется, огонек мелькает в окне. Может, думаю, свет у них вырубили – погода-то вон какая. Вышел из машины, к двери подхожу. А самому жутко: в голове тут же все рассказы из детства вспомнились. И коты, и призраки… А дом – развалина-развалиной. Косой весь, отсыревший, краска с окон облезла, кирпичи облупленные. Смотреть страшно. Я уже было решился обратно поехать, но только вспомнил, что скоро за учебу платить. Терять премию из-за трусости не хотелось. Поэтому я поднялся по скрипящим ступенькам и руку занес, чтобы постучать. И только я это сделал, как дверь тихо-тихо отворилась, и откуда-то из глубины дома меня голос позвал: «проходи». А я и хотел бы развернуться и дать стрекоча, а не могу. Сердце колотится, хочется кричать, а ноги сами внутрь заходят и руки дверь закрывают. Иду я по коридору, полы деревянные скрипят - того и гляди провалятся. - Хозяин! – позвал я. - Тут я, тут. Вперед иди. Голос, кстати, хороший, ничуть не жуткий. У нашего соседа с третьего этажа такой же, а он добрый мужик. Поэтому я успокоился немного. Да и что с меня брать чертовщине всякой? Кому она нужна, душонка моя мелкая? Я же только и думаю, где бы деньжат на жизнь раздобыть. И вот, иду я дальше, в гостиную. А там – видно, что раньше красота была, - зеркало потемневшее на полстены висит, мебель разломанная, но хорошая, из настоящего дерева, даже на окнах по-прежнему занавески бархатные, хоть и истлевшие все уже от времени. Странно: всю мебель из особняка вывезли, а тут целая комната нетронутая. Но ведь вещи дорогие наверняка, старинные! - Не дам я никому отсюда что-то забрать! – голос вдруг громким стал, будто говоривший прямо у меня за спиной стоял. – Любимая комната тут у Алешеньки была. Я аж подпрыгнул от страха и обернулся тут же, чтобы посмотреть на хозяина. А там нет никого. Вот тут-то по мне мурашки и забегали, в дрожь меня бросило! Я коробки из рук выронил и бросился бежать, да только дверь захлопнулась передо мной, как от ветра. А ветра никакого не было и быть не могло. И как не дергал я ручку, как не пытался дверь открыть, ничего не вышло. - Да погоди ты, - обиженно проговорил голос. – Не пужайся. А поздно уже. Я так «испужался», что чуть не поседел. - Ты кто? – спрашиваю. – Нечисть? Послышался вздох, и от него, казалось, весь дом ходуном заходил. - Нечисть, - согласился голос, – и так называли. И хозяином, и запечником, и пужалом, а Алешенька всегда братанушкой звал… И голос у него такой грустный-грустный, что у меня даже страх куда-то ушел. Ну нечисть, да. Ну так что же, нечисти грустно не может быть? Скучно? Одиноко? - А чего ты меня сюда позвал? – поинтересовался я. - Поговорить с кем-нибудь хотелось. Давно тут никого не было, лишь мальчишки какие изредка забредают. Да только они все хулиганы малолетние. Только и думают, как бы что утащить или сломать. Их я пугаю как могу. Последние вон так убегали, даже штуку свою, по которой говорить можно, забыли. Я от двери уже отошел, сам оглядываюсь, думаю – может стоит он где в углу, а я его просто не вижу? - Да ты садись, - продолжил голос. – Еду эту свою заморскую открывай. Только знаешь что – там, в углу, раньше печка моя стояла. Ты туда немного положи – попробовать хочется, девица по телефону очень уж хорошо все описывала. Тебя как зовут? - Владимир, - ответил я. Складываю в угол кусочки пиццы, а самому смешно, все на сон странный похоже. Расскажи кому – пальцем у виска покрутят и санитаров вызовут. - Володька значит, - радостно громыхнул голос. – Был у меня Володька, на конюшне работал. Ох и сильный! Лошадь если обнимет, так та и с места не сдвинется. Хороший был мужик, работящий. За Алешенькой смотрел, когда меня не стало. - Так вы значит… - начал я. А как закончить, не знаю. Подумал вдруг: а прилично ли у нечисти спрашивать, мертвец она или нет? В историях такое не встречалось. Там нечисть обычно не говорить с тобой хотела, а убить и всю кровь выпить. - Давно уж, - усмехнулся хозяин. – Как дом этот построил, так спустя пять годков и полег. Никчемный я человек был, Володька. Бестолковый. Попа прогнал, не захотел покаяться, вот сам себя к этому дому-то и привязал. Это Алешенька, пока здесь жил, ценил меня, прислушивался, а его дети да внуки настоящими поганцами оказались. Не позвали с собой, когда уехали. И рассказал он мне, про то, как его выгнать из собственного дома пытались, как священников вызывали, чтобы они нечисть успокоили, как солью обсыпали пороги, а в конце концов и вовсе уехали, все вещи собрали, а домового с собой и не пригласили. - Они вас здесь бросили? – спросил я. Обидно мне стало за старика. Он же плохого-то людям ничего не делал. Следил за ними, за скотом ходил, дом оберегал. А его бросили, потому что мешал. Шумел, кряхтел, соли боялся. Это же разве преступление? Он теперь тут сидит, совсем один, никто к нему не заходит, никому он не нужен. И дом потихоньку разваливается, потому что приглядывать за ним больше не для кого. Сижу и понимаю, что слезы на глаза наворачиваются. А у меня такого никогда не было, даже когда на грустные фильмы с девушками в кинотеатр ходил. - А хотите, - говорю, - я вам расскажу про то, что там, снаружи, происходит? И рассказал. Про все: и про плохие дороги, и про глупых артистов, и про политиков-интриганов, даже пару интересных сериалов пересказал. Пиццу уминаю за обе щеки, и разговариваю с домовым – подумать только! Так всю ночь и провели. Я как будто со старым другом встретился – так легко с ним говорить было, хотя иногда он некоторые словечки вставлял, значения которых я не понимал. В конце концов задремал я на пыльной тахте. Проснулся от того, что солнышко мне в глаза светило. - Вот и метель закончилась, - рассмеялся домовой. – Спасибо тебе, Володька, что поболтал со стариком. Со мной никто после Алешеньки не говорил. Там, в углу напротив печи доска от пола отходит. Подними ее, да забери то, что найдешь там. Это тебе плата. Полез я под пол в углу и нашел мешочек. Тяжелый. Развязал я тесемки, открыл его осторожно. А там монеты! Золотые, старые, поблескивают тускло. - Тут слишком много, - говорю. Так-то я не знаю, но явно в старинных монетах ценности больше, чем нужно за две коробки пиццы с учетом бесплатной доставки. - Бери-бери, - говорит мне домовой. – Это тебе от меня подарок. Тогда я мусор за собой убрал, чтоб не расстраивать хозяина, и собрался уходить. Дверь, которая еще вчера плотно закрыта была, легко передо мной распахнулась, и я, прежде чем уйти, обернулся, и, сам не пойму почему, сказал: - До свидания, братанушка. И дом вдруг затрясся весь, будто от смеха. - Береги себя, Володька. Вернулся я в город, в ресторане свои деньги выложил, чтобы монеты никому не показывать, а сам первым делом – в библиотеку, поискать что-нибудь о дроздовском особняке. И нашел. Построил-то его купец Прокоп Дроздов. Он был пьяницей и дебоширом, но человеком неплохим, работников ценил, не обижал. Через пять лет после того, как дом достроили, купец с лихорадкой слег, да так и не оправился. Перед смертью к нему в дом местный поп пришел, просил в грехах покаяться и душу очистить, а Прокоп его обругал и выгнал. Непонятно только, почему. В книгах о причине не написали, а у самого хозяина я об этом не спросил. Алешенькой его сына звали, Алексея Прокопьевича, который после смерти отца хозяином в доме стал и который торговлю в нашем городе и наладил. В его честь еще одну из улиц назвали. Неделю спустя разобрался я со своими делами, монеты антикварам отдал, и заплатили мне за них столько, что хватило учебу на три семестра оплатить, и еще столько же осталось. Собрался я и поехал к дроздовскому дому. Захожу внутрь, зову своего братанушку, хочу ему рассказать, что теперь имя его знаю. Только мне не отвечает никто. Нет его больше в доме. Пусто там, тихо. В гостиной уже половину мебели растаскали, на стенах граффити повсюду, занавески с окон пропали, и стекла все выбиты. Вот так. Я эту историю никому никогда не рассказывал – мне бы все равно не поверили. А вам про нее написал, только чтобы вы все дома-то под одну гребенку не ровняли. Да, есть такие, от которых оторопь берет. Их заслуженно сторонятся. Но в скольких заброшенных особняках сидят такие Прокопы-братанушки, которым только и нужно, что поговорить с кем-то, кто их выслушает? Не знаю я. Да только благодаря мертвому старику я теперь к живым по-другому отношусь. Хожу иногда к одиноким старичкам и старушкам, слушаю их истории, помогаю чем могу. Встречаются мне злые, желчные, встречаются добрые и светлые. Разные они бывают. И им от этого лучше становится, и я сам от этого лучше становлюсь. Вот так вот.
Владимир С.»
Редактор журнала «Невероятный 21-й век» тяжело вздохнул, скомкал письмо и прицельно метнул его в стоящую в углу мусорную корзину. - Бред, – презрительно фыркнул он и отправился на кухню за четвертой кружкой кофе.
|